Никогда еще осень не была такой теплой, а краски такими нежными. На бульварах празднично царил полдень. Праздник для других. Лепра внезапно показалось, что он беглец. Странно, эта песня, которую он знал наизусть, потерявшая уже всякую власть над ним, жила своей особой жизнью. Но так не может продолжаться… Вскоре к ней все привыкнут. К яду привыкаешь быстро… Тем не менее Лепра обошел стороной улицу Камбон. И в будущем он будет избегать некоторых улиц, в голове он уже составил их список… Из-за музыкальных магазинов. Не из суеверия, нет. Просто противно натыкаться на Фожера. И потом, когда проходишь мимо этих магазинов, постоянно слышится мелодия припева.
Лепра вышел на площадь Согласия. Под деревьями дышалось легче. Он снова вернулся к своим мыслям. Позаботиться о будущем… Раз Ева отказывается петь, придется выступать ему. А сольные концерты — это обязательно турне, разлука… Лепра пересыпал мелочь в кармане. Разлука! Конечно, Фожер и это предвидел. «Обещай мне больше ее не видеть». Вот что он имел в виду там, в Ла-Боле, на вилле. В смерти он обрел большую силу, чем при жизни!
— Нет, — произнес Лепра вслух.
Нет, он никогда не расстанется с Евой. Лучше снова играть в пивной. Но тогда Ева будет стыдиться его на людях… Слухи, намеки, шутки, полушепот — он знал все эти приемы, которые ранят острее, чем нож. «Может, я вообще конченый человек, — подумал Лепра. — Или мне надо срочно разлюбить ее». На этот раз он был готов вплотную подойти к проблеме. В Еву кто-то метил. И через нее — в него. Внезапно это показалось ему очевидным. Они еще считали, что могут защищаться, но на самом деле было уже поздно. От кого? От чего? От смерти?.. От слепого общественного мнения? Неужели действительно ничего нельзя предпринять? Может, есть еще время попробовать? Но как? Спрашивать всех по очереди: «Это не вы, часом, послали мне пластинку?» Курам на смех. Кроме того, Ева могла бы исполнить песню. Мелио настаивал. Никто не мог предвидеть, что она откажется. Никто? За исключением Фожера.
«Ладно, — подумал Лепра, — с этой минуты запрещаю себе думать о Фожере!» У него оставалась Ева. Ева вернется к нему, ей некому больше довериться. Они будут еще безраздельнее принадлежать друг другу, став сообщниками, нежели когда были только любовниками. Эти мысли принесли некоторое утешение.
В условленном месте Евы не было. Лепра посмотрел на часы, рассеянно пробежал вывешенные на доске страницы «Фигаро литерер»… Сейчас в нем существовали два Лепра: один — элегантный уверенный в себе, беспечно фланирующий по улицам, и другой — прислушивающийся к своим еще не оформившимся мыслям: «Мне придется переехать… экономить на всем… Вот падение!.. У нее есть деньги… а у меня нет…»
Ева появилась неожиданно. Она почти бежала. Лепра машинально поймал ее в свои объятия.
— Увези меня, — сказала она, — куда хочешь, увези. Я опоздала. Прости. Я бежала, потом взяла такси…
— И?..
— Мне просто стыдно, такая глупость!
— Ну, так скажи, милая.
— Шофер насвистывал мелодию…
— Понимаю, — сказал Лепра.
— Я вышла под каким-то предлогом. Добиралась пешком.
Они застыли друг перед другом в каком-то тревожном ожидании.
— То же самое случилось и со мной, — сказал Лепра. — Все это, конечно, мало приятно, но я полагаю, мы как-нибудь привыкнем. Куда денешься! Давай пойдем в «Элизе-клуб», хочешь? Сейчас там никого нет.
— Я ужасно голодна, — призналась Ева.
Они перешли площадь.
— Ты уверен, что мы не услышим там ту же мелодию?
— Ну, знаешь…
— Как я буду выглядеть в глазах людей?
У лестницы было оживленно, но в зале оставались еще пустые столики. Они сели в глубине. Лепра, читая меню, поглаживал Еву по руке. Почему-то он неожиданно успокоился, и Ева тоже улыбалась.
— Извини меня, Жанно. Я схожу с ума. Сама себя не узнаю. Закажи мне рыбу, все равно какую. И все… У меня для тебя хорошая новость.
— Маскере?
— Нет. Маскере не торопится, и это, между прочим, доказывает, что я больше не котируюсь. Блеш. Он обещает, что через три недели… Он должен перезвонить мне вечером. Но все уже почти готово… У них был контракт с венгерским пианистом, но тот заболел.
— Сгожусь на чардаш?
— Прошу тебя, не ворчи. Я, естественно, сказала, что ты согласен. Тихо! Не смотри на лестницу… Там… Гамар.
— Гамар? Тот, что в нашем списке?
— Да.
Гамар заметил их. Он кивнул и, поколебавшись, подошел. Ева представила его Лепра, словно Гамар был ее лучшим другом. В этом не было и тени лицемерия. Только любопытство и готовность к борьбе. Гамар присел рядом.
— Очень рад, что встретил вас, — сказал он Еве. — Я сейчас еду в Италию и, как всегда, на бегу… Фожер не передавал вам наш последний разговор? Видите, я иду прямо к цели.
Ева изучала его с таким пристальным вниманием, что Лепра уже заранее ненавидел этого человека со столь непринужденными манерами. Кто он, враг или друг?
— Нет, — ответила Ева. — Муж не посвящал меня в свои дела.
— Но это касалось непосредственно вас! — воскликнул Гамар. — Произошла какая-то путаница.
— Он обожал все запутывать, — сказала Ева.
— Я предложил ему снять фильм с вами в главной роли. И он ничего вам не сказал?
— Нет.
— Странно. Он обещал подумать, посоветоваться с вами…
— Он склонен был принять этот проект?
— Откровенно говоря, нет.
— Это неудивительно. Он бы не вынес моего успеха, если бы сам был ни при чем, понимаете? Без его разрешения…
Гамар уставился на Еву своими серыми глазами.
— Это на него похоже, — пробормотал он.
Ева взглянула на Лепра и наклонилась к Гамару:
— Господин Гамар, между нами… вы испытывали к нему симпатию?
— У людей моей профессии не принято советоваться с сердцем.
Он чуть заметно улыбнулся и встал.
— А жаль, — заметил он. — Мы отказались от этого проекта, но, может, когда-нибудь еще к нему вернемся.
— Не думаю, — заметила Ева.
Он не стал возражать, поклонился и сел за столик в другом конце зала. Еве расхотелось есть.
— Это не он, — сказал Лепра.
— Не он. Впрочем, чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что Морис никому не мог довериться. В какой-то момент мне показалось, что он мог все рассказать какому-нибудь приятелю. Но видишь ли… Гамар не любил его, и тем не менее они были очень тесно связаны. Мы только время теряем на поиски.
Она пожала плечами и вздохнула:
— Нет, я отказываюсь.
— От чего?
— От всего. Так будет достойнее. Не хочу, чтобы болтали, будто я навязываюсь.
