— У него брови как кусты. И все лицо цветущее от рома.
— Довольно, парень! Ешь.
— Кто это Уильям Джонс? — спросил Балти.
— Почтенный горожанин. И я сильно сомневаюсь, что такой важный человек станет заниматься подобными делами — заманивать людей в западни по ночам.
— А почему вы пошли к нему в западню, мистер Балти? — спросил Мика. — Разве не глупо так поступать?
— Мика, не разговаривай так со старшими, — осадил его отец.
— Ты же сам назвал их глупцами.
— Сейчас получишь оплеуху.
— Ну-ну, — вмешался Балти. — Я совсем не обиделся. Да, Мика, это было глупо. Но видишь ли, полковник Ханкс знал, что это западня, и мы…
— Попали в западню?
— Ты очень похож на отца. Мы как раз приперли мистера Макреля к стенке, но тут, как бы это сказать, ситуация вышла из-под контроля, если можно так выразиться. Расскажите мне еще про этого Уильяма Джонса.
— Это не мог быть он, — сказал Бартоломью.
— Все равно.
— От праздных разговоров добра не бывает.
После ужина Балти отвел Бартоломью в сторону:
— Сегодня мой друг попросил меня принести бритву. Он хотел перерезать себе горло. Может, его покалечил и не ваш почтенный горожанин. А может, именно он. В любом случае это совсем не праздные разговоры, так ведь? Поэтому прошу — расскажите мне про Уильяма Джонса.
— Ну что, принес?
— Нет. Но я все обдумал. И я принесу тебе бритву, если ты именно этого хочешь.
— Да.
— Очень хорошо. Вижу, Благодарна пополнила твой запас виски. Дай глотнуть.
Ханкс вручил Балти бутыль.
— Она провела у меня целый час. Растирала мне ноги. Милая девушка.
— Да, милая. Кстати, Бартоломью сегодня был на рынке в городе. Слышал пересуды про двух англичан, которые упали с утеса и разбились насмерть, пытаясь ограбить индейские могилы.
— Как приятно, когда о тебе говорят.
— Да, я так и думал, что ты обрадуешься. Я еще кое-что узнал. Кто такой наш мистер Макрель. Это некий Уильям Джонс.
Ханкс поразмыслил.
— Уильям Джонс, который женился на дочери Итона?
— Он самый.
— Джон Джонс служил под началом Кромвеля. Полковник кавалерии. Отличился. Женился на сестре Кромвеля. Вдове. Джонс был одним из представителей в Верховном суде в сорок девятом году. И одним из тех самых судей. Вместе с Уолли и Гоффом.
— А!
— Его арестовали и казнили одним из первых. Все свидетели говорят, что он держался достойно. Его сын Уильям прибыл в Бостон в шестидесятом году на борту «Благоразумной Мэри». Вместе с Уолли и Гоффом.
— Так он, значит, тот самый Уильям Джонс!
— Это доказывает, что у него есть мотив.
— Неужели все население Новой Англии состоит в родстве с цареубийцами?
— Кто рассказал тебе про Джонса?
— Мика. Я описывал внешность нашего мистера Макреля. Брови и красные от выпивки щеки. И мальчик запищал: «Да это же мистер Джонс!» Его папа и мама не очень обрадовались.
— Я думаю. Мы и так уже доставили им хлопот. Джонс — заместитель здешнего губернатора.
— И впрямь почтенный горожанин.
Ханкс уставился на свои ноги:
— Черт побери эти палки — не желают ходить. Что угодно отдал бы сейчас, лишь бы нанести визит заместителю губернатора.
— Я много кому из здешних хотел бы нанести визит. Включая Дэвенпорта и его убийцу-крестника.
Балти передал Ханксу то, что рассказала ему миссис Кобб.
— Вот потому она и пришла в церковь в тот день.
— Боже милостивый, — сказал Ханкс. — Бедняжка.
— То же она сказала про тебя, когда я сказал, что ты просишь бритву. «Бедняга». Потом она пошла и битый час растирала тебе ноги, чтобы подбодрить. И ни словом не обмолвилась ни тебе, ни мне о том, что ей довелось пережить. Если ты все еще жалеешь себя, я принесу бритву.
— Нет. Погоди пока.
Глава 22
Integendeel
У Пипса болели ноги. Он уже больше часа стоял, взгромоздившись на колесо телеги, — ждал, когда начнут вешать некоего Тернера, разбойника с большой дороги, за кражу драгоценностей на сумму четыре тысячи пятьсот фунтов. За пользование колесом Пипс уплатил владельцу телеги шиллинг.
Казнь привлекла массу народа. Толпы стекались на улицу Святой Марии от Топора. Позднее говорили, что четырнадцать тысяч человек пришли посмотреть, как закачается в петле красавец-разбойник. Пипс надеялся, что именно Тернер ограбил его тогда на дороге в Челси.
После казни Пипс наведался к молодой хорошенькой торговке лентами и перчатками. С ней он так забавлялся, что забыл о боли в ногах.
Затем он направился в таверну «Солнце», где у него была назначена встреча с мистером Уорреном, лесоторговцем из Уоппинга и Ротерхита. Уоррен преподнес Пипсу пару отличных перчаток. Уж не купил ли он их у той же хорошенькой торговки, подумал Пипс.
Уоррен сказал, что перчатки — подарок для жены Пипса. Они были бережно завернуты в бумагу и очень тяжелы, ибо внутри них находилось сорок золотых монет. Торговец ценил благосклонность чиновника Морского управления, ведающего закупкой леса.
Засим Пипс направился домой, на Ситинг-лейн.
Дома он с нетерпением ждал, пока Элизабет пойдет распоряжаться насчет ужина, — хотел полюбоваться золотом без посторонних глаз. Он вывалил монеты на стол, мурлыча, — такое наслаждение доставлял ему вид золота, мерцающего в пламени свечей. Пипс осознал, как повезло ему в жизни, и вознес хвалы Всевышнему за великие милости. Он ощутил прилив счастья — в такие моменты ему обычно хотелось отведать вина и сыграть на лютне.
Но эту идиллию прервал стук в дверь. Вошел слуга с посланием. Пипс узнал печать Даунинга. Лорд вызывал его в Уайтхолл по делу «некоторой срочности». Вину и лютне придется подождать.
Выходя, Пипс уловил запах жарящихся мозговых косточек. Его любимое блюдо. Он надеялся, что лорд его долго не задержит.
Он вернулся к размышлениям о своем счастье. Сколь он удачлив! Несмотря на утомление с прелестной перчаточницей, похоть вновь шевельнулась в чреслах. Он вспомнил о девках, с которыми недавно провел время на Ладгейт-Хилл. Это не слишком большой крюк по пути домой из Уайтхолла.
Но нет, строго сказал он себе. Одной интрижки в день вполне довольно. Из Уайтхолла он направится прямо домой. Водным путем, чтобы избежать искушений. На Темзе его не станут подстерегать прекрасные сирены! Затем они с женой будут пить вино и высасывать мозговые косточки, и он сыграет ей на лютне. «Не взирай на лебедей» у него в последнее время недурно выходит. Лютня часто побуждала Элизабет отправиться в постель — но не для сна. Радость жизни переполняла Пипса до краев.
