«И как же я должен выполнить этот „поворот все вдруг“?» — спросил я.
«Доведя до сведения Его Величества и герцога Йоркского, лорда-адмирала, что вы изменили свое мнение и ныне полностью уверены, что военно-морской флот абсолютно готов сразиться с Голландией на морях. Что вы на это скажете, мистер Любопытная Кошка?»
В ответ мистер Любопытная Кошка дал свое немедленное и полное согласие на сие решение и даже поздравил лорда Даунинга с тем, что тот измыслил столь элегантную, скажем так, подпорку для поддержки своего горячего стремления к войне с Ненавистной Голландией.
И глядь, не прошло и часа, как мистер Пипс уже шагал через подъемный мост, из-под опускной решетки Средней башни; и никогда еще ходьба не доставляла ему такого счастья.
Глава 40
Вы чрезвычайно добры
Балти разбудила открывшаяся дверь камеры. Он только-только задремал. Судя по слабому свету из-за железных прутьев оконца, было еще совсем рано. Зарево боли, полыхающее в ноге, улеглось до небольшого костерка. К счастью, из-под кожи не торчали сломанные кости.
Вошел вице-генерал Кунц. Судя по его виду, он совсем не спал.
— Как фаша лотышка?
— Немного пульсирует. Спасибо за беспокойство.
— Хенерал пыл информирофан.
— Да уж надеюсь, что так, черт побери.
— Фы мошете итти?
— Нет.
— Я распоряшусь насчет стула, штопы фас понести.
— Паланкин? Всю жизнь мечтал прокатиться в такой штуке. Моя матушка… впрочем, не важно. Должен сказать, что это весьма любезно с вашей стороны, учитывая события прошлой ночи.
Кунц сел на табурет рядом с тюфяком Балти. Вид у вице-генерала был сильно осунувшийся.
— Хенерал толшен ехать ф ферхофья реки. Ф форт Оранж.
— А? И что там такое, в этом форте Оранж?
— Очеретное песпокойство от могауков. Они фечно тфорят упийства.
— Звучит весьма неприятно. Не завидую генералу, ведь ему приходится с этим иметь дело.
— Поховорим о сопытиях прошлой ночи. Фаш соопшник, мистер Анкс…
— Помощник, с вашего позволения.
— Он ошень хорошо кофорит по-голландски. И ефо анхлийская речь фесьма расноопрасна.
— Да. Он очень разносторонний человек. Но это не удивительно в его профессии. Охотника за людьми то есть, — быстро уточнил Балти.
Кунц хитро ухмыльнулся:
— А снаете, в чем пыла ефо ошипка? Што нафело моих лютей на потосрения? Он фелел мне скасать солтатам, што я куплю им фыпить. Ни са что мои солтаты не поферят, что я куплю им фыпить.
— Увы мне, что вы так плохо относитесь к своим людям. И еще не очень любезно с вашей стороны было стрелять в Ханкса. Вам повезло, он еще по-доброму с вами обошелся. Он обычно не любит людей, которые пытаются его убить.
Кунц вытащил из кармана лист бумаги и развернул его.
Балти застонал:
— Что, опять чертеж? На этот раз кто автор? Рембрандт?
— Нет-нет. Это… декларация.
— Что?
— Констатация… schuldgevoelens… признавания.
— Может, вы хотите сказать «чистосердечное признание»?
— Та. Плахотарю фас. Касательно настоящей причины фашего приеста ф Нофый Амстердам.
— Кунц, вы начинаете меня утомлять. Мы все это обсудим с генералом.
— Мистер Балтазар. Фы устали. Я устал. У фас пофрештена ноха. А хенералу нато ехать ф ферховья реки. Прошу фас.
— Я буду это обсуждать с вашим генералом.
Кунц вздохнул. Встал и положил признание на стол:
— Фы толшны потписать. Кохта хенерал фернется, фы путете с ним фстречаться.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Послушайте, Кунц!
— Та?
— Раз уж вы заговорили о признании, скажите мне: у вас с Джонсом и впрямь какие-то общие делишки? О которых генерал не знает?
— Что са фопрос, мистер Балтазар.
— По слухам, вы, голландцы, весьма охочи делать деньги, когда есть удобная возможность.
— Я попрошу фрача прийти. Посмотреть фашу лотышку.
— Вы чрезвычайно добры.
Завернутый в одеяло, Ханкс сидел у печки в брёкеленском фермерском доме, служащем штаб-квартирой доктору Пеллу и его «Вестчестерскому обученному отряду» силой в четыреста солдат. Ханкса трясло от усталости — он только что переплыл Восточную реку.
Капитан Андерхилл тоже был здесь. Цинциннат с Лонг-Айленда в конце концов пришел на неотразимый зов барабанов Марса. Миссис Андерхилл сделала все, что было в ее силах: читала мужу нотации о его долге квакера, прятала его сапоги, даже своим телом преграждала ему дверь. В результате диалога, который обессилил бы и Сократа, Андерхилл взял жену измором. Он поклялся, что сам даже не думает брать в руки оружие или играть «непосредственную роль», как он выразился, в будущей стычке. По его словам, он собирался лишь присутствовать в Брёкелене и наблюдать. Помогать советами в меру своих возможностей, чтобы уменьшить кровопролитие. И всеми силами приближать наступление мира. Ведь это и значит действовать в соответствии с квакерской верой, разве нет?
Миссис Андерхилл наконец капитулировала перед атакой мужа и поплелась в постель, мрачно бормоча, что Господь все видит. Лонг-Айлендский Цинциннат пулей вылетел в дверь и ринулся к амбару — но кружным путем, чтобы его не увидели из окна спальни. Он вытащил из тайника свой старый военный сундук и достал оттуда пистоли, шлем, саблю и кирасу. Экипировавшись таким образом, он сел на коня и снова кинулся в пробой.
За отбытием старого вояки наблюдал еще один человек, живущий в доме. Эта особа закуталась в шаль, бесшумно выскользнула из дома и последовала за Андерхиллом.
В Брёкелене Андерхилл впервые за много лет встретился лицом к лицу со своим старым врагом, доктором Пеллом. Они заключили шаткое перемирие. Но ощущение близкой войны было с каждым часом все сильней, и старая распря отходила на задний план.
Уинтроп двигался сюда из Хартфорда. Андерхилл получил от него весть. Он сказал, что губернатор «не в духе».
После высадки в Бостоне полковник Николс отправил депеши всем губернаторам Новой Англии, сообщая о намерениях Его Величества отнять Новые Нидерланды у голландцев. Дальнейшие намерения Его Величества были для Уинтропа как нож в спину.
В 1661 году Уинтроп вернулся из Лондона с королевской хартией, распространяющей его власть на колонию Нью-Хейвен. Его Величество поделился с Уинтропом своими планами по захвату Новых Нидерландов. Более того, он пообещал, что Уинтроп будет править бывшими голландскими владениями, в том числе землей к югу от границы Массачусетса, простирающейся на запад до самого Тихого океана!
