«Вот так меняются нравы, — подумал Фронтин. — Воистину наступили новые времена».
— А еще в Риме поговаривают, будто в Малой Азии как нигде знают и любят это… изящнейшее из гладиаторских зрелищ, — сказал вдруг Траян.
Фронтин не поторопился с ответом. Он прекрасно понимал, что здесь следовало соблюсти разумную осторожность.
— Мы не претендуем на что-то выдающееся. Стараемся, конечно, сделать все возможное, но живем всего лишь в провинции. Не сомневаюсь, что игры, вдохновляемые императором, с легкостью затмят все, что мы способны устроить здесь.
Траян рассмеялся. Стены бань откликнулись эхом.
— Да ладно, правитель, не ты ли сказал, что мы по рождению воины, а не политики! — Он повернулся и пристально посмотрел на Фронтина. — Не бойся сказать то, что почитаешь за правду. Неужто ты считаешь, что я вернусь к Домициану и доложу ему, будто ты хвастаешься тем, что твои зрелища превосходят столичные?
Он вышел из воды, встал на краю бассейна и поманил к себе рабыню с полотенцем.
Фронтин окинул взглядом его молодое тело, одетое крепкими мышцами, украшенное боевыми рубцами, но еще не изведавшее калечащего прикосновения старости, и ощутил мимолетную зависть. Он тоже выбрался из теплой воды, и прохладный воздух заставил его вздрогнуть.
Траян поднял руки, и миловидная карийская девушка принялась промокать его кожу.
— У нас в Риме премного наслышаны о недавних играх Эсхила. Говорят, именно ты добился такого повышения уровня женских поединков, что они из второстепенного развлечения превратились в самостоятельное и едва ли не основное зрелище. У нас болтают, что здешние гладиатрикс — так, кажется, их принято называть? — достигли неслыханного уровня мастерства. Твои женщины якобы великолепно обучены, об их схватках рассказывают несусветные вещи! Кое-кто даже склонен считать, что наши столичные бойцы очень неплохи, но по сравнению с воительницами Малой Азии они просто бледная немочь. Верить ли этим слухам?
Фронтин отмахнулся.
— Не хочу врать. Пожалуй, мы действительно подняли женские бои на небывалый уровень. Но, может статься, зрители попросту увлекаются новизной? Все со временем приедается.
Траян вновь рассмеялся, и мужчины отправились одеваться.
Потом они отдыхали на удобных ложах в рабочей комнате Фронтина, закусывая маслинами и виноградом.
— Тебе, конечно, уже известно, что я прислан сюда ради одной цели. Мне поручено убедиться в том, что подготовка ко дню рождения императора осуществляется в соответствии с его вкусами, — продолжая беседу, сказал Траян. — Без сомнения, ты понимаешь, что досада императора может обернуться для нас самым худшим.
Правитель даже закашлялся, после чего ответил:
— Истинные слова.
— Мне стало известно, что в последнее время ты лихорадочно готовил игры в мою честь, — добавил Траян и не без самодовольства воспринял удивленный взгляд Фронтина. — Ты, конечно же, согласишься с тем, что без доносчиков и соглядатаев в наше время не обойтись.
— Ну, насчет лихорадочности я бы поспорил, — вежливо возмутился Фронтин. — Твоего приезда мы, в общем, не ждали. Другое дело, что здесь, в Малой Азии, еще не забыто римское искусство немедленно отвечать на вызов, который бросают нам обстоятельства, и тем подчинять их.
Да, мальчишка был прав, но прокуратор никому не позволял садиться себе на голову.
Траян не рассердился.
Он чуть склонил голову и сказал:
— Я употребил неудачное слово, господин мой.
Это прозвучало как извинение.
Фронтин им вполне удовольствовался, а сенатор продолжал:
— Как бы то ни было, я прибыл сюда узнать, правдивы ли слухи и можно ли ждать, что твои игры окажутся достойны нашего божественного цезаря.
— Я, в свою очередь, полагаю, что тебе ни в коем случае не придется скучать, Траян!
Правитель приветственно поднял кубок. В уме он стремительно перебирал варианты действий. Ясно было, что молодой сенатор стремился увидеть нечто совершенно особенное.
«Ну что ж, — решил про себя Фронтин. — Он получит желаемое».
XLVI
Бальб велел доставить к себе в приемную шестерку самых здоровенных стражников луда и лично расставил их вдоль стен. Они стояли с равнодушными глазами, непроницаемыми квадратными рожами и держали наготове дубинки, чтобы не допустить каких-либо неожиданностей.
Вскоре в помещение вошел богатырь Катувольк. По обе стороны от него держались женщины. Бальб увидел, что галл счел необходимым заковать обеих в ручные и ножные кандалы, и содрогнулся. Легко было представить, чего стоило этим воительницам пережить подобное унижение.
«Прямо как дети малые! — неслышно вздохнул ланиста. — Разговаривать с ними придется соответствующим образом, потому что детки эти особые. Смертельно опасные».
Он заставил себя улыбнуться.
— Приветствую вас, красавицы, — проговорил ланиста, боясь оказать одной из них честь вперед другой.
Женщины ответили довольно-таки кровожадными взглядами, и он понял, что выбрал верную линию поведения. Бальб положил руки на стол и сплел пальцы.
— Я пригласил сюда сразу вас обеих, потому что у меня есть для вас общий подарок. Кое-что такое, чего вы обе страстно желаете. — Он поднял пергамент, лежащий на столе, и показал его им. — Это послание Секста Юлия Фронтина. Прочесть его вам?
Публику всегда следовало держать в напряжении, и Бальб, давний устроитель зрелищ, не изменил себе даже теперь.
— Прочти, — сказала Лисандра. — А то ведь эта дубина дикая грамоте не обучена.
Сорина зарычала и дернулась было к ней. Катувольк перехватил амазонку и пихнул ее в руки ближайших стражей. Лисандра презрительно хмыкнула вслед.
— Все полностью читать нет нужды.
Бальб вздохнул. Предосторожности Катуволька, увы, оказались вовсе не лишними.
— Как вам обеим известно, Фронтин устраивает игры для высокопоставленного сенатора, приехавшего из Рима. Это великое событие, равного которому наша провинция доселе не знала. — Он сделал паузу, добавляя значимости словам. — Так вот. Во-первых, женские бои впервые не будут проводиться как вспомогательные. Их не только приравняли к мужским, но и выдвинули на главное место. Во-вторых, вы обе не будете участвовать в рядовых поединках. Решено, что ваша схватка увенчает собой зрелище. Вам предстоит драться между собой насмерть при закрытии игр.
Сорина показала в улыбке разом все зубы.
— Погоди, Бальб, — сказала она. — Чтобы позабавить сенатора, следовало бы устроить бой равных. Эта девочка-тростиночка слишком быстро уступит моему клинку. Так случилось с ее любовницей, а потом и с подругой.
Лисандра вспыхнула, ее глаза сузились, но лишь на миг. Бальб мысленно возблагодарил богов за то, что бывшая жрица по-прежнему владела собой, как полагалось спартанке. Уж Сорина-то на ее месте сейчас точно рвалась бы к горлу оскорбительницы. Подумав так, он запоздало подивился той силе ненависти, что звучала в словах амазонки. Ведь она тоже некогда любила Эйрианвен, а теперь упомянула о ее смерти просто ради того, чтобы побольнее задеть Лисандру.
