— Прокуратор пожелал провести время в обществе лучшей гладиатрикс этих игр.
Говоря так, она смотрела не на него, а на Сорину.
— На пир! — захохотал Катувольк, дыхание которого отдавало противным египетским пивом. — Ну, мы-то с тобой знаем, что происходит на этих цивилизованных пирах, правда, Сорина?
— Вот уж воистину, — скривила губы эта старуха. — Иди, развлекайся, шлюха накрашенная. Еще до конца ночи тебя пронзят столько раз, что твоя промежность будет зиять, словно врата Хель!
Лисандра отшатнулась, пораженная грубой прямотой, до которой амазонка позволила себе опуститься.
— Вот уж сомневаюсь, — с презрением проговорила она. — Я, в отличие от тебя, не раскидываю ноги перед всеми и каждым, кому это может понравиться.
Мысленно она поздравила себя с тем, что поддела разом и Сорину, и Катуволька. Не будет она им девочкой для битья, пускай не надеются!
Однако удар оказался даже метче задуманного. Сорина зарычала от ярости и рванулась вперед.
Лисандра отскочила прочь и мгновенно приняла боевую стойку. Она была готова кулаками вбить эту дикарку по уши в землю, но Катувольк успел схватить рассвирепевшую амазонку в охапку и отшвырнуть ее за себя.
— Эта эллинка не стоит того, чтобы ее бить! — выкрикнул он.
Девушки-рабыни, сопровождавшие Лисандру, испуганно завизжали и бросились кто куда, лишь бы не попасть под руку Сорине.
Та смотрела на Лисандру с испепеляющей ненавистью. Спартанка в ответ лишь хмыкнула. По ее мнению, в этой стычке проигравшей осталась старуха.
«Больно лишь то, что Катувольк обратился против меня, — подумала девушка. — Почему?.. Я ведь никогда не давала ему никаких надежд, ни разу даже не намекала, что между нами могло быть нечто большее, чем простая дружба. Откуда же такая внезапная враждебность?.. А он, похоже, еще и внезапно сдружился с Сориной. С какой бы это стати?.. Может быть, не сумев завоевать меня, этот галл тотчас утешился на стороне?.. Как-никак он варвар, а что с них взять!»
Лисандра отвернулась от них и ушла, не оглядываясь.
* * *
Девушки проводили ее до паланкина, ожидавшего за линией охраны. К нему оказались приставлены шестеро здоровенных носильщиков, впереди и позади шли по четыре легионера. Уж конечно, ланиста побеспокоился, чтобы с его ценной собственностью ничего не случилось.
Украшения и прическа мешали Лисандре откинуться на подушки и немного расслабиться в дороге.
«Да, отдохнешь тут, пожалуй!» — хмуро сказала она себе.
Перепалка с Сориной и Катувольком на время отвлекла ее от раздумий о пире в доме правителя, но теперь, оставшись одна, Лисандра о том только и думала. Ей пришлось сознаться себе, что она, в общем, побаивалась того, что мог принести наступающий вечер. Бывшая жрица могла только молиться, чтобы злобное замечание Сорины оказалось далеким от истины. Только представить, что ее вот так будут использовать…
Лисандра содрогнулась.
Спартанку пугала даже не столько мысль о мужском вторжении в ее тело. Они с Эйрианвен часто обсуждали это. Подруги сообща пользовались кое-какими штучками, и Лисандра нашла упомянутое проникновение даже весьма приятным. Но то, что ей, судя по всему, предстояло… Тут ведь не будет ни нежности, ни заботы, ни ласки. Ей придется стать простым сосудом, в который кто-то будет изливаться для своего удовольствия.
Сегодня рабство оставит на ней еще одну несмываемую печать.
Даная была права, рассуждая о том, что жизнь в качестве гладиатрикс давала определенную степень свободы. Понятно, это занятие было весьма рискованным. Однако Лисандра солгала бы самой себе, взявшись утверждать, будто сама эта опасность не привлекательна. Да что там, жизнь в луде по суровости не шла ни в какое сравнение с ее юностью, проведенной в школе, к тому же давала ей возможность славить Афину кровавыми боевыми деяниями. Пусть это была древняя, во многом отживающая традиция, но Лисандра чувствовала, что благодаря ей ее жизнь обретала смысл.
Сегодня же… Сегодня она собиралась принести благородную жертву во имя облегчения жизни подруг. Спартанцам было свойственно не уклоняться от исполнения долга. Вот только внутри нее поселился страх. Одно дело — ласковое проникновение той самой штучки, направляемой любящими руками Эйрианвен, и совсем другое — когда ее прижмут к ложу и примутся насиловать. Ведь именно это будет делать тот старый сенатор.
«Хватит! — сказала она себе. — Речь всего лишь о теле. Это будет что-то вроде выхода на арену. Пускай Фронтин увидит во мне Ахиллию, а вовсе не Лисандру. Это Ахиллия была рабыней и гладиатрикс, я же некогда служила Афине. Если Ахиллия умрет на арене или подвергнется недостойному обращению, то для меня это не будет иметь никакого значения.
Оказывается, можно облачить душу в доспехи и не позволить насилию ее осквернить!»
Мало-помалу Лисандра начала успокаиваться. Она смогла найти выход из нравственного противоречия. Многим ли удалось бы такое? Преимущество образования и спартанского воспитания наделило ее способностью логически и непредвзято взглянуть на положение дел. Одна маленькая уловка, и вот уже и честь спасена, и подчинение будет лишь внешним, но никак не истинным.
К тому времени, когда носилки опустили на землю, девушка уже слегка улыбалась, радуясь собственному уму и присутствию духа.
По выходе из паланкина ее ожидало легкое потрясение.
Она предполагала увидеть роскошь, но покои Секста Юлия Фронтина явно соперничали даже с римским дворцом императора Домициана! От их размеров и убранства голова шла кругом. Громадные мраморные колонны поддерживали здание, едва ли не превосходящее сам Парфенон, — так, по крайней мере, показалось Лисандре. Дорожку к главному входу обрамляло множество статуй. Гостей, входивших в обиталище правителя Малой Азии, встречали все двенадцать богов и богинь пантеона. В саду, окружавшем дворец, журчали фонтаны, украшенные изображениями дельфинов и всяких чудесных созданий. Песенка водяных струй придавала вечеру почти волшебное очарование.
Люди Бальба проводили ее до входных дверей и с рук на руки передали вооруженной охране. Стражи окидывали Лисандру плотоядными взглядами, явно не имея понятия о том, что она была способна изувечить или убить любого из них, если бы пожелала. Эта мстительная мысль помогла спартанке вынести похотливые взоры, заодно с гордостью признать, что она явно была красавицей… и ей нравилось сознавать себя таковой.
Впрочем, охранники и не пытались к ней прикоснуться. Они не могли знать, что перед ними рабыня. Должно быть, глупенькие девчонки из цирка весьма преуспели, делая из нее свободную римлянку.
Шагая через гигантский атриум, Лисандра помимо воли любовалась красотой и великолепием дворца. Ее рот готов был сам собой распахнуться от восхищенного изумления. Фрески по стенам, со вкусом расставленные сокровища… Спартанка то и дело спохватывалась и брала себя в руки, стараясь хранить пристойную невозмутимость.
