Амазонка вскинула голову, как от пощечины.
— Пока эта особа здесь не появилась, ты никогда не говорила со мной так! Она лишила твою душу ясности, Эйрианвен! Это как заразная хворь! Все понимают, куда дело идет, кроме тебя самой! Даже Катувольк, который с ума по ней сходил, наконец понял, что она в действительности собой представляет.
— Галл обиделся на нее, потому что она его отвергла, — сказала Эйрианвен. — Таковы уж мужчины. Ты мне сама про это рассказывала. Я просто не хочу больше обсуждать с тобой Лисандру. — Силурийка так пристукнула чашей по столу, что некоторые товарки оглянулись на них. — Это ты утратила душевную ясность, а вовсе не я. Горечь и злоба сожгут тебя изнутри, если ты их не превозможешь.
— Твоих советов мне только и не хватало, соплячка! Не забывалась бы ты! — наклоняясь вперед, предупредила Сорина. — Нос еще не дорос оспаривать у меня главенство!
Эйрианвен вздохнула, ее плечи поникли. Вспыхнувший было гнев покинул ее.
— Я вовсе не собираюсь бросать тебе вызов, Сорина. Я просто нашла себе малую толику счастья… неужели ты мне завидуешь или ревнуешь?
— Не в том дело. Это мнимое счастье на самом деле губит тебя, а ты и не замечаешь. Я всего лишь хочу избавить тебя от страдания, которое ты готова на себя навлечь. Подумай!.. Пока мы здесь разговариваем, твоя Лисандра пьет вино с правителем Фронтином и, разумеется, уже ноги перед ним раздвигает. Повторяю, подумай об этом, силурийка! Когда в следующий раз приникнешь губами к ее лепесткам — вспомни, кто успел там побывать!
При упоминании о Фронтине Эйрианвен заново ощетинилась, и Сорина поняла, что стрела попала в цель.
— Да, — прошипела она. — Твои чувства достаточно ясно отражаются на лице… Ты ведь больше не уверена в ней и в своих чувствах к этой римской подстилке, правда? Я даже скажу тебе, что произойдет дальше. Она станет клясться, будто пошла туда против своего желания. Так вот, это будет очередной ложью. Мы с Катувольком видели, как она уходила — надушенная и раскрашенная, точно шлюха! Знай же, что под маской целомудрия скрывается распутница!
Эйрианвен на это ничего не ответила, и Сорина принялась ковать железо, пока горячо:
— Ну, это-то для тебя не новость… как и для всякого, кому случается проходить мимо какого-нибудь темного уголка, где вы с ней уединяетесь, чтобы потереться. Она так стонет и всхлипывает, что поистине трудно не услышать и не оглянуться! Девчонка ведь неплохо услаждает тебя, Эйрианвен? Она и с этим римлянином поведет себя так же. Будет ублажать его и губами, и языком, и всяко-разно еще, унижаться и наслаждаться собственным падением…
— Хватит! — выкрикнула Эйрианвен. — Ты ее не знаешь, Сорина! Каждое твое слово — как удар меча. Меня и так блевать тянет оттого, что из всех римлян она принуждена была пойти именно с ним! Можно подумать, ее кто-нибудь спрашивал!.. Говорю тебе, довольно об этом! Я сделала выбор, и ты не богиня, чтобы меня за это проклясть…
— Коли так, то ты больше не состоишь в нашей общине.
Она произнесла эти слова совсем тихо, но в них прозвучала тяжкая поступь судьбы.
Эйрианвен побелела.
— Ты не можешь…
— Еще как могу. Если ты не порвешь с ней, то я тебя изгоню.
Затевая этот разговор, Сорина вовсе не хотела заходить так далеко, но страшные слова все-таки оказались произнесены, и она уже не могла взять их назад. Амазонка по-прежнему любила Эйрианвен, но ее подругой слишком бесповоротно овладела зараза, распространявшаяся от Лисандры. Сорина, как предводительница общины, не могла допустить ее дальнейшего распространения, но уже видела, что совершила опасную ошибку. Безупречные черты Эйрианвен начали складываться в гримасу ненависти, а голубые глаза, всегда доброжелательные и кроткие, превратились в две пустые дыры.
— В таком случае я бросаю тебе вызов, Сорина, — прошипела британка. — Здесь или на арене, как тебе будет угодно. Исход все равно будет только один.
Сорина мысленно ахнула, но пути назад не было. Члены племен, противостоявших Риму, не считали возможным отнекиваться от вызова, брошенного честь честью.
Гладиатрикс Прима прокашлялась, боясь, что голос все-таки дрогнет, и ответила:
— Тогда встретимся на арене. Если мы подеремся без согласия Бальба, то он все равно велит казнить победителя. Я схожу к нему и сообщу о нашем намерении.
— Хорошо. — Эйрианвен поднялась на ноги. — Помнишь, несколько месяцев назад я говорила тебе, что наши судьбы — твоя, моя и ее — накрепко связаны между собой? Теперь я вижу, что это действительно так. Это воля Морриган, богини темных судеб.
— Значит, ты уверена в том, что поступаешь верно? — Сорина расправила плечи, глядя снизу вверх на поднявшуюся Британику. — Ты в самом деле готова умереть ради этой спартанки?
Дакийка усилием воли добавила в голос железа, хотя на самом деле сердце в ней плакало:
— Я выиграла множество битв, малышка, побеждала врагов, которые дрались даже лучше тебя. Их души давно покинули плоть, а я, как видишь, все живу. Скоро и ты отправишься следом за ними.
Эйрианвен улыбнулась, но как-то очень уж недобро.
— Счастье переменчиво, предводительница, — сказала она, как плюнула. — Сегодня оно улыбается одному, а завтра другому. Время наших бесед истекло. Между нами все кончено навсегда!
Она повернулась и ушла, не проронив больше ни слова.
* * *
Некоторое время воительница бесцельно бродила по коридорам подземелий, где содержались девушки-гладиаторы. Слезы слепили ее. Слова Сорины, упомянувшей ненавистного Фронтина, были для нее точно меч, глубоко пронзивший нутро.
Сама того не желая, Эйрианвен принялась вспоминать, как на ее родину пришли римские легионы. Огонь, блеск мечей, кровь родного народа… Легионеры двигались по стране, точно полчища муравьев, уничтожая все и вся на своем пути. Величайшие воины Силура ничего не могли противопоставить мелковатым, но связанным железной дисциплиной римским солдатам. Сила отважных воителей разбивалась о монолитную стену, составленную из множества трусов. Мужеств гибло, повергнутое в прах бесчестной, но хорошо отлаженной военной машиной.
Эйрианвен было отлично известно, что Лисандра отправилась к Фронтину. Весь луд о том только и говорил, но британка так и не успела перемолвиться со спартанкой. Ту сразу увели, чтобы должным образом приготовить к этому посещению, и Эйрианвен осталось лишь готовиться к худшему. Тем не менее она хорошо изучила Лисандру и была уверена в том, что девушка не бросится в объятия римлянина, завизжав от восторга. Гладиатрикс Секунда понимала, что бывшая жрица, не имевшая опыта по этой части, успела ее полюбить. К тому же бесконечные рассказы Лисандры о спартанской чести были далеко не пустым звуком. Эйрианвен знала, что подруга в душе останется ей верна, даже если ее тело подвергнется поруганию и насилию. Вот только думать об этом было невыносимо тошно.
Эйрианвен много раз видела Фронтина. Неутолимая ненависть навсегда выжгла его обветренные черты в ее душе. Воительницу начинало выворачивать наизнанку, когда она представляла себе, как его руки и губы касаются тела Лисандры. Сорина ударила по больному. Эйрианвен помимо воли сомневалась, что когда-нибудь сможет воспринимать возлюбленную совершенно так же, как прежде.
