Она принимала близко к сердцу боль Эйрианвен. Ей самой хотелось разреветься, но усилием воли она отогнала слезы.
«Плакать недостойно! — с неодобрением напомнила она себе. — Хотя я только что и призналась в любви, но моих жизненных принципов это не изменило».
Эйрианвен первой отняла руки, слегка отодвинулась и заглянула ей в глаза.
— Я тоже люблю тебя, Лисандра, — проговорила она, отчего сердце спартанки так и взмыло. — Только эта любовь приносит мне немалую боль.
— Каким образом? Почему?
Слова Эйрианвен вихрем закружили Лисандру, но она вновь сделала усилие и взяла себя в руки. Сейчас, как никогда, требовалась холодная ясность ума.
— Сорина… — сглотнула Эйрианвен. — Она ненавидит тебя! Ей поперек души то, что нас тянет друг к дружке. Она… — В глазах британки снова задрожали слезы. — Она вышвырнула меня из общины.
По мнению Лисандры, это было скорее благо. Она даже допускала, что Эйрианвен наконец поймет и оценит, как это здорово — быть цивилизованной женщиной, если сумеет вырваться из-под влияния свирепой старой суки. Одного жаль — подруга слишком болезненно переживала разрыв с прошлым.
— Может, Сорина еще передумает, — заметила Лисандра.
Она хотела утешить британку, но та покачала головой и сказала:
— Этому не бывать. Потому что я оспорила ее право так со мной поступать.
— Да уж, скверные новости. Боюсь, никто из ваших приятельниц не отдаст голоса за нашу любовь.
Это последнее слово так приятно было произносить, ощущать на губах. Однако Эйрианвен ответила резковатым смешком.
— Голоса? — переспросила она. — Лисандра, не о голосовании речь! Я буду драться с ней за тебя. Насмерть…
Спартанка отшатнулась.
— Этого нельзя допустить! — вырвалось у нее. — Конечно, мы с ней совсем не испытываем взаимного восторга, но тебе-то она, как я понимаю, подруга! Предводительница твоей общины!..
— Когда-то была, а теперь — нет. Все идет к тому, что одна из нас должна умереть. Либо она останется предводительницей, либо я займу ее место. Третьего не дано. Но главная беда в том, что при обоих раскладах я проиграю. Если погибну… ну, что тут говорить. Но даже если я ее убью, то что от этого буду иметь? Нашим женщинам придется подчиниться мне, но я все равно навсегда останусь изгоем — из-за нашей с тобой любви.
Лисандра взяла руки Эйрианвен в свои.
— Бессмыслица какая-то, — сказала она. — Слушай, если все из-за меня, так мне этот груз и нести!
Она вправду многое отдала бы, чтобы встать против ненавистной амазонки с мечом в руке. И в первую голову — из-за боли, которую та причинила Эйрианвен.
Однако британка лишь покачала головой.
— Ты не из наших, — проговорила она. — Но даже будь ты членом общины, вызов Сорине бросила все-таки я. Я и буду с ней драться.
— Не могу я этого понять, — пожаловалась спартанка. — Так поступать принято у… — Она еле успела прикусить язык и не сказала «у варваров». — Да, у племен, воюющих с Римом. Я воспитана по-другому, но вот в чем уверена, Эйрианвен. Вожди все одинаковы, к какому бы народу они ни принадлежали. Ты одержишь победу, и ваши женщины согласятся признать твою власть. Ты же сама так сказала, Эйрианвен! Сорину иссушила ненависть, ее повадки далеко не всем по душе.
Силурийка наморщила чистый лоб, обдумывая эти слова, и Лисандра едва удержалась от немедленного поцелуя, который неминуемо свел бы на нет все ее ораторское искусство.
— Неужели имеет значение, что мои предки были спартанцами, а твои — благородными жителями Британии? — продолжала она. — Какое зло можно усмотреть в том, что нас соединила любовь? Особенно в таком месте, как это?.. Ну не пойму я, с какой стати Сорине не по душе наше счастье?
— Да с такой, что мы с тобой все-таки разные, — прошептала Эйрианвен. — Если подумать как следует, то станет ясно, что нам с тобой не на что надеяться. Наши шансы выбраться отсюда живыми становятся все меньше с каждым поединком. Но даже если мы обе и сумеем завоевать себе свободу, дальше-то что? Хороша парочка! Две женщины, дикарка да бывшая жрица… Где мы сможем найти себе место, чтобы нам на головы тотчас не посыпалась тысяча бед?..
— Любовь победит все. Я думаю, в этом изречении есть правда. Мы вырвемся на свободу, и никто нас не разлучит! — Говоря так, она сама страстно, искренне верила в эти слова. — Никогда прежде я не знала любви. Скажу тебе больше. Я ее отвергала, почитая за слабость. Но я заглядываю тебе в глаза и черпаю в них такую силу!.. Мне кажется, что когда я с тобой — на свете нет ничего, с чем нельзя было бы справиться! Мне плевать, что скажут другие. Пусть они презирают меня сколько угодно, лишь бы ты была рядом со мной, а я — с тобой. Пусть мы обе — женщины, но наша любовь сильнее и глубже, чем у любых счастливых супругов. Ибо мы с тобой — равные, а это встречается очень редко.
Девушка увидела, как в прекрасных синих глазах подруги разгорелся огонек надежды.
— Ты думаешь, это сбудется? — спросила силурийка.
— Не думаю, а знаю, — сказала Лисандра.
Кажется, в самый первый раз не она отчаянно нуждалась в Эйрианвен, а наоборот. До сих пор силурийка, старшая и опытная, была ведущей в их отношениях. Но вот пришел ее черед растеряться на жизненном перепутье, и Лисандра ощущала небывалый прилив сил.
— То, что у вас случилось с Сориной, конечно, скверная штука, — проговорила она. — Что ж, в жизни сплошь и рядом случается какая-нибудь гадость. Но боги уравновешивают наше горе радостью и добром. То, что мы угодили в рабство, без сомнения, плохо, хотя мы не встретились бы, если бы не стали рабынями. Поистине, моя свобода — очень малая плата за то, что я сейчас чувствую.
Эйрианвен ничего не сказала в ответ, просто наклонилась и поцеловала ее очень нежно и страстно.
Мудрено ли, что заботы и хлопоты бренного мира на некоторое время перестали для них существовать.
XXVIII
— Эсхил палец о палец не желает ударить.
Септим Фалько и Бальб отдыхали в своих любимых городских банях. Они любили сочетать полезное, то бишь деловые беседы, с приятным расслаблением вдали от суеты и шума амфитеатра.
— Вот жалость-то!.. — Фалько пошевелил пальцами ног, наслаждаясь теплой водой. — Но я не могу упустить свою выгоду, тем более что возможности еще не все исчерпал. — У него вырвался короткий смешок. — Тебя, Бальб, в любом месте поскреби, и посыплется золото, но мне-то каждый день на жизнь зарабатывать приходится! К тому же я слышал краем уха, что сам правитель заинтересовался таким поединком и, конечно, приковыляет на него посмотреть.
Бальб ответил, не поднимая опущенных век:
— А я думал, его симпатии принадлежат исключительно нашей Ахиллии. С чего бы ему платить за право взглянуть на то, как дерутся другие?
