XXIX
В стенах комнатки металось эхо воплей толпы зрителей, бушевавшей снаружи. Ритмичные выкрики достигали глубочайших подземелий в недрах амфитеатра, проникая сквозь камень словно бы отзвуками яростной, бьющейся музыки. Лисандра хлопотала вокруг Эйрианвен, умащивая ее тело маслом.
— Это для меня прежде всегда делала Сорина, — едва слышно прошептала британка.
— Не думай о ней так, — посоветовала Лисандра. — Она просто враг. Без имени, без лица.
— У нас так не принято, — ответила Эйрианвен. — Пусть мы и сходимся в поединке, но должны почтить одна другую.
— Ты ее почтишь, — не без колкости проговорила Лисандра. — У тебя будет для этого вполне достаточно времени, когда она свалится мертвой. Знаешь, я не очень долго была с ней знакома, но успела понять, что рука у нее сегодня не дрогнет. Если у тебя будет возможность ее поразить, то бей, не испытывая сомнений!
Эйрианвен ослепительно улыбнулась.
— Лисандра, а ты не думала о том, чтобы сделаться наставницей?
Та легонько ущипнула ее за нос, отчего Гладиатрикс Секунда рассмеялась и на какое-то время отвлеклась от мрачных раздумий.
— Уж верно, — сказала Лисандра. — Я справлялась бы с этим получше тех недоумков, с которыми нам приходится иметь дело сейчас.
Она отступила назад, придирчиво оглядела свою работу и удовлетворенно кивнула.
— Кажется, я ни пятнышка не пропустила… Слушай, а ты точно уверена, что не наденешь даже и сублигакулум? Никто ведь не приказывал тебе драться совсем нагишом. — Эйрианвен открыла было рот, но Лисандра вскинула руку. — Дай угадаю. Опять обычай ваших племен?
— Да, — кивнула силурийка. — Одна из нас уйдет из этого мира — голая, как и пришла. Нагота подчеркивает, что мы бьемся как равные. Доспехи не отведут ни единого удара. Тело против тела, меч против меча…
— Жаль, что спорить вы будете не о том, кто красивее! — Лисандра принудила себя улыбнуться, хотя ее сердце порывалось выскочить из груди от тоски и тревоги.
«Не годится показывать этого Эйрианвен. Пусть любимая видит мою нерушимую уверенность и черпает в ней силы».
— Ты о чем?..
Эйрианвен завертела головой, повела плечами, разминая мышцы.
— Жаль, что исход поединка определит не красота, — перефразировала Лисандра, сообразив, что некоторые тонкости латыни так и остались недостижимыми для силурийки. — На жилистую старую клячу никто бы даже не посмотрел!
— Нехорошо так ее называть, — пристыдила подругу Эйрианвен, глаза которой смеялись. — Не волнуйся за меня, Лисандра. Я буду упорно биться и вернусь с победой, если боги пожелают!
Лисандра кивнула. А что ей еще оставалось?
* * *
Вблизи арены можно было оглохнуть.
Лисандра успела привыкнуть к грому здравиц в свою честь, но такого неистовства ей еще не доводилось слышать. Публика не просто ревела, приветствуя выход на арену лучших воительниц. От издаваемых ею звуков по-настоящему содрогалась земля. Лисандра стиснула пальцами прутья решетки, перегораживавшей ворота жизни, и почувствовала, что даже они дрожали.
Потом она нашла взглядом Сорину. Ее загорелое тело сплошь состояло из твердых, четко обозначенных мышц, перекатывавшихся под сухой кожей. По сравнению с амазонкой Эйрианвен была сама женственность. Лисандра отдавала себе отчет в том, что жилистая угловатость делает ее саму схожей с Сориной. Тело Эйрианвен являло нежные округлости и изгибы, но спартанка знала, что это была в основном видимость. Бархатные ножны, скрывавшие упругую сталь.
Вот они встали одна против другой и приветственным движением вскинули мечи. Сквозь немыслимый шум Лисандра еле расслышала пронзительный голос эдитора, толстяка Эсхила, возвещавшего начало поединка.
Воительницы не торопились двигаться с места. Несколько бесконечных мгновений они стояли, словно две статуи, изваянные скульптором, запечатлевшим воинскую готовность, которая никогда не завершится ударом. Публика постепенно притихла, словно поняв, что на арене должно было произойти нечто величественное. Тела обеих гладиатрикс блестели от пота, но двигались только плечи. Соперницы успокаивали дыхание, претворяя волнение в управляемую и смертоносную силу.
— Начинайте же! — тонко прозвучал голос Эсхила, раздраженного задержкой, но две женщины стояли по-прежнему недвижимо.
В тылах арены понемногу задвигались харенарии — рабы, подгонявшие нерадивых бойцов. Их руки были защищены кожаными перчатками, на жаровнях загодя калилось железо. Зрители хранили молчание, но сила, с которой двадцать тысяч человек желали начала схватки, была почти ощутимой.
В глаза Лисандре ударил солнечный луч, и лишь через миг она поняла, что отбросил его меч Сорины. Клинок амазонки с визгом рассек воздух, устремившись к Эйрианвен. Звон, с которым отвел удар меч силурийки, словно прорвал плотину, и трибуны взорвались неистовым ревом.
* * *
— Разве женщины из твоей школы сегодня не дерутся? — спросила Дорис.
Они с Катувольком сидели в маленьком садике лупанария. Девушка грызла яблоко, которое принес ей молодой галл.
— Дерутся.
Катувольк невольно повернул голову в сторону амфитеатра. Было отчетливо слышно, как бесновалась толпа.
— Судя по крику, как раз их и приветствуют.
— Может, тебе стоило бы остаться там?
— Нет уж, я с тобой лучше побуду, — сказал Катувольк.
Это была правда, хотя и не вся. Смотреть, как Эйрианвен и Сорина станут грызть одна другой глотки, он не хотел и не мог. С законом не поспоришь, но все равно это был неправильный бой. То, что он все-таки состоялся, было несправедливостью, оказавшейся превыше закона. Чем бы ни кончилось дело, кто бы из соперниц ни погиб, выжившая уже никогда не будет прежней. Исторгнув из противницы душу, победительница вместе с нею утратит частицу себя.
— А хозяин тебя не хватится? — спросила Дорис, нарушив цепь его размышлений.
Он вскинул глаза, и она пояснила:
— Я просто к тому, что не слишком ли часто ты отлучаешься… для раба?
«Вот она, цивилизованность», — с горечью подумал Катувольк.
Блудница, зарабатывавшая под стонущими незнакомцами, не постеснялась упомянуть о его подневольном положении. Лицо галла на миг потемнело от гнева, но Дорис, похоже, и в мыслях не держала его оскорбить. На ее милом, густо накрашенном личике отражалась лишь забота о нем.
Катувольк тяжело перевел дух и хотел что-то сказать, но Дорис опередила его.
— Я просто знаю, что ты любишь меня такую, какая я есть. Тебе не важно, чем я занимаюсь. Боюсь, вдруг ты ушел из дома без разрешения и попадешь в беду из-за меня?!
— Мне разрешено выходить, когда захочу, — ответил Катувольк.
