В конце концов я произнес сакраментальную фразу о том, что утро вечера мудренее, и мы разошлись по комнатам. Спал я очень хорошим крепким и ровным сном.
Проснулся почти в десять. Хозяин явно встал раньше, ибо из коридора доносились какие-то звуки и шарканье ног в домашних тапочках. Я поднялся, свернул простыни, сделал элементарную лечебную гимнастику (у меня постепенно развивался остеохондроз, и позвоночник нуждался в тренировках), надел штаны и вышел в коридор, однако Андрея там не обнаружил. Не желая быть навязчивым, я пошел приводить себя в порядок в ванную и уже совсем свежий и бодрый постучался в дверь второй комнаты, но никакого ответа не услышал. Из комнаты доносились приглушенные звуки музыки. Я слегка приоткрыл дверь и просунул голову в образовавшуюся щель. Андрей сидел в позе лотоса на полу на плотном коврике и медитировал под музыку Моцарта (кажется, «Маленькая ночная серенада»). Я снова прикрыл дверь и отправился в свою спальню, не желая мешать ему. Впрочем, уже минут через пятнадцать он постучал ко мне и, пожелав доброго утра, сказал, что завтрак готов.
Чай-кофе мы пили на кухне. Андрей сказал, что занимается медитацией по системе классической раджа-йоги регулярно, два раза в день. Я заговорил о более продвинутых, как я считал, динамических методах медитации, после чего Андрей поведал мне интереснейшие сведения о каббалистических медитациях во время купаний в море, которые практиковал Саббатай Це-ви со своими учениками еще до провозглашения его мессией. К сожалению, добавил Андрей, детали этой практики утрачены, и поэтому заниматься этим методом сейчас, видимо, нельзя. «Вот если бы группы саббатианцев-дёнме в Турции сохранили что-нибудь из подобных форм самокультивации, можно было бы и возродить практику морских созерцаний, если бы, конечно, те что-нибудь рассказали чужаку». После этого Андрей рассказал мне про некоего барона фон Зеботендорфа, одного из оккультистов периода Веймарской республики, а потом – эсэсовца «внутреннего круга» периода Третьего рейха, который в молодости был близок то ли к ариософам, то ли к идеологам «консервативной революции». Но как это ни странно для всей этой публики, первоначально, по крайней мере, сей господин вроде бы все-таки не был антисемитом. Так вот, этот Зеботендорф, если в этом ему вообще можно верить, рассказывал пражским адептам, что получил ряд в высшей степени эзотерических посвящений в Турции от некоей саббатианской (дёнме) супружеской четы, причем некоторые из полученных им методов предполагали практику своего рода сексуальной йоги, наподобие методов карма-мудры индийской тантры. «Впрочем, – добавил Андрей, – даже если он врет, то опирается на определенную традицию и во вранье, ибо в саббатианской линии Барухии Руссо, который верил, что в него вселился дух самого Мессии после его оккультации, какие-то сексуальные ритуалы определенно имели место».
После завтрака мы прогулялись от дома Андрея до метро, съездили в центр, а потом он проводил меня на Ленинградский вокзал, где я без всяких проблем взял билет на «Аврору». Перед тем как посадить меня в вагон, он еще раз напомнил мне, чтобы относительно Ильи Гданьского я действовал решительно, но осторожно. «Осечка тут смерти подобна», – с легкой иронией произнес он.
Купе «Авроры» весьма неприятно поразило меня тем, что в нем надо было сидеть впритык друг другу, да еще и буквально лицом к лицу к своим визави. Помучившись-помучившись в купе, я вышел в коридор и почти всю дорогу от Первопрестольной до Северной Венеции проходил взад-вперед от одного тамбура к другому.
Дома меня ждала Инна (Филиппа дома не было – все мотается где-то со своими приятелями), которая сразу же сказала, что мне много раз звонил некто Анатолий, буквально трубку оборвал. «Так вот, – добавила моя благоверная, – звонить этому Анатолию больше не надо – он на даче, – но завтра в полдень он придет в институт, чтобы поговорить с тобой. Это очень важно для него, очевидно». Ну завтра так завтра, доживем – увидим. Да и утро вечера мудренее.
Интерлюдия восьмая
Как я уже рассказывал, поздней осенью 1982 года я познакомился со студентом философского факультета Александром Ивановым, который надолго стал для меня настоящим гуру. И хотя очень скоро мне стало ясно, что мистический опыт и йогические подвиги Александра в значительной степени являются плодом его воображения и средством эмоционального воздействия на впечатлительных девиц, общение с ним было весьма полезным. Благодаря ему я всерьез взялся за индийскую философию и вскоре уже проработал множество книг – от Радхакришнана и Чаттерджи с Датта до Дасгупты и статей в специальных журналах. Он же устроил меня в группу здоровья, в которой занимались самой что ни на есть настоящей хатха-йогой. Короче говоря, он открыл для меня Индию или способствовал такому открытию. Я продолжал общаться с Александром многие годы, хотя сан моего гуру он носил лишь год: позднее, как сказала одна из его знакомых, «Сашка стал православным и начал пить водку», а в таком качестве он стал мне уж совсем неинтересен. Последнее, что я о нем слышал, – он стал инструктором китайской дыхательной гимнастики цигун.
Самый первый период нашего знакомства иногда сопровождался довольно любопытными явлениями, некоторые из которых остались для меня загадочными даже сейчас.
Декабрь 1982 года. Мы сидим на кухне квартиры Александра и пьем чай с вареньем. Он рассказывает, какое впечатление произвела на него читанная им в самиздатовском варианте книга Лилли «В центре циклона». Мать Александра, Лариса Сергеевна, время от времени появляется на кухне и подливает нам чай, хотя к нашим разговорам относится с явным неодобрением: Лариса Сергеевна работает в обкоме комсомола и интересов своего сына никак не разделяет. Все тихо, спокойно: чай как чай, варенье как варенье, Лилли как Лилли…
Вдруг я чувствую, что со мной что-то неладно. Причем неладно всерьез. Какая-то сосущая пустота в области солнечного сплетения, дыхание становится все более затрудненным, слабость: с одной стороны, мне не хватало воздуха, а с другой – я чувствовал, что вот-вот свалюсь на пол. Наконец я с трудом произношу: «Мне плохо, кажется, я умираю, мне дышать нечем». Александр берет меня под руки и ведет (вернее, тащит, ибо мои ноги подкашиваются и меня не держат) в большую комнату, гостиную. Там темно, свет он не включает. Александр укладывает меня на тахту и, наклонившись ко мне, начинает делать над телом какие-то пассы, иногда весьма длинные, буквально от моего темени до ступней. Но самое интересное, что я совершенно отчетливо чувствую какие-то потоки энергии, какое-то поле, возникающее между его ладонями и моим телом, чуть ли нелегкие электрические разряды, пробегающие по моим конечностям, да и другим частям тела тоже. Через несколько минут мне определенно становится легче, дыхание нормализуется, слабость отступает. Александр делает еще несколько пассов и останавливается; я присаживаюсь на тахте, переходя из положения «лежа» в положение «сидя».
– Скорее всего, это воздействие энергии, накопленной мной прошлой ночью во время длительной коллективной медитации. Давай немного помедитируем вместе, – говорит Александр. Я сажусь в сукхасану (то есть в позу «по-турецки», в падмасане
[19] я еще сидеть не умел), но медитация, что называется, «не идет». У Александра, кажется, тоже. Наконец он включает свет, мы возвращаемся на кухню, пьем еще по чашке чая. Александр начинает рассуждать о разных формах энергетического дисбаланса. Потом я откланиваюсь и ухожу. Иду домой пешком под все усиливающимся снегопадом. Теперь я чувствую себя прекрасно, а в голове мысль: «Вот пусть только кто-нибудь скажет мне, что никакой праны нет! Теперь-то я на собственной шкуре знаю, что она есть!»
