Знала, что Ксэнара беспокоит союз с Серебряным городом, который может не выдержать случившейся бойни. Если купцы решат, что прибыль в Зыби не окупает таких рисков, торговля прекратится.
А вечером, на первом за прошедшие долгие и изматывающие дни чаепитии, я узнала, что все в напряжении ждут следующего нападения. И род выдвинул предложение покинуть небезопасное место, сдвинуть границу Зыби и отдать на откуп Топи два-три поселения.
Ксэнар был против, и только это отделяло нас от бессмысленного бегства…
Откладывать разговор дальше я просто не имела права. Я должна была все рассказать Ксэнару, чтобы он знал: план предков ситуацию не изменит. Нечисть не оставит нас в покое, потому что неуемный Арис умудрился разбудить в Топи что-то страшное.
Царь выглядел уставшим и злым, и мне было страшно злить его еще больше… но я собиралась это сделать.
Необходимость спорить с родом обессилила Ксэнара, мне же предстояло его добить.
Сэнар, остро чувствовавший витающее в воздухе напряжение, беспомощно пытался как-то разрядить атмосферу, но получалось у него не очень. А иногда даже откровенно плохо.
На столике рядом с полным и уже почти остывшим чайничком стояло две бутылки. В одной жидкость была крепкой, горькой, с ощутимым хвойным запахом, во второй — вино.
Сначала я хотела отказаться, но передумала. Даже пододвинула бутыль поближе к себе, надеясь найти в ней смелость для предстоящего разговора.
Но ничего, кроме залитого вином подола и вполне реальной возможности утро встретить головной болью, не получила.
— И что в финале? — Сэнару надоел мой угрюмый вид. — Рагда?
Он сидел там же, где и всегда с тех пор, как по вечерам я стала спускаться к теплу огня, — на шкурах перед камином — и смотрел на меня.
— Что? — Было странное чувство, будто я пропустила половину разговора и теперь должна была дать ответ на очень важный вопрос, которого не слышала.
— Выражение лица у тебя плохое. И мне хочется знать, чем это закончится. — Он усмехнулся. — Зная тебя, могу предположить, что слезами или дракой. И если последнее, то мы все прекрасно знаем, кого ты будешь бить.
Сэнар выразительно указал на себя.
— Потому мне нужно знать, чем все закончится. Если слезами, то я смогу тебя даже утешить… я достаточно выпил. Если же…
— Сэнар, — одернул его царь.
Эва насупился.
— Разве я что-то не так сказал? — проворчал он, отворачиваясь к камину.
— Могу вас заверить: плакать я определенно не собираюсь, — злорадно призналась я.
Сэнар оскорбился, залпом допил содержимое бокала — меня всю перекосило, а он даже не поморщился, порывисто встал и с гордо поднятой головой удалился.
И мой ехидный вопрос, брошенный уже в спину, проигнорировал.
— Вы же не испугались?
Сэнар ушел.
Оставшись наедине с царем, я совсем загрустила.
— Я мирная, — не очень убедительно попыталась заверить его в своей исключительной неопасности и сникла.
Несказанные слова перезревали во мне, уже совсем скоро они начнут загнивать, и я ничего не смогу исправить.
Но я продолжала молчать.
Ксэнар будто чувствовал что-то. Смотрел на меня, но вопросов не задавал.
Ловил мои виноватые напряженные взгляды исподлобья и ждал.
Сначала я была ему за это благодарна, но время шло, я не могла заставить себя произнести хотя бы слово и начинала ненавидеть его. И за терпение, и за молчание. И за это усталое спокойствие, застывшее на его лице.
Я струсила.
Выбралась из кресла, пробормотала что-то бессвязное и сбежала. Но на середине лестницы, терзаемая сомнениями, застыла. Развернулась.
Спустилась немного, прислушалась к тишине. На втором этаже было тихо, и мне почти удалось убедить себя вернуться, но вот послышался шорох и тяжелые шаги, и я быстро, перескакивая через ступени, бросилась наверх.
Добежала до своей комнаты, ввалилась в холодную темноту, захлопнула дверь, прижалась к ней спиной… И все.
Не плакала. Просто разделась и легла в постель. И пролежала так несколько часов, глядя в потолок. Ждала, когда станет совсем невмоготу и слова сами начнут рваться с языка. Вспоминала, как бежала по лесу по щиколотку в воде, как оскальзывалась и боялась. Как позже тащила на себе раненого Ислэ и не верила, что он выживет.
И как пробиралась вслед за Ксэнаром по зловеще тихим, полным опасности улочкам поселения, уже ставшего мне родным. Как плакала Агнэ.
И Сэнара, белого, злого и обессиленного.
Во втором часу ночи, накрутив себя до предела, я выскользнула из постели. Потом из комнаты. Под дверью царской спальни стояла недолго и постучала, не раздумывая.
Это было самое простое.
Ксэнар открыл не сразу. Его, в отличие от меня, совесть не грызла, он спокойно спал.
— Рагда?
Должно быть, выглядела я впечатляюще — бледная, в белой сорочке, с чуть безумным взглядом…
— Мне нужно рассказать вам кое-что очень важное.
— Это не может подождать до утра?
— Нет.
Он был измученным и заслуживал немного покоя, но я не могла ждать. Переминаясь с ноги на ногу, я беспомощно заглядывала в его лицо, надеясь, что он меня не прогонит. В поселении я приобрела дурную привычку бродить по дому, не озаботив себя халатом или домашними туфлями. Мне так было проще. И никто здесь не падал в обморок от моего неподобающего вида и не читал нудные часовые лекции о правилах приличия и моем возмутительном поведении.
Но справедливости ради надо признать, что определенные минусы у такой беспечности тоже имелись. Мне было холодно.
Смирившись с неизбежным, Ксэнар посторонился, пропуская меня в спальню… Если бы мои нянюшки знали, где я сейчас нахожусь, их бы хватил удар.
Я сразу отошла к окну. Боялась, что, если сяду, Ксэнар устроится рядом на полу. Наблюдалась за ним странная тяга посидеть рядышком в особенно сложные или странные периоды моей жизни.
— И что же это за разговор, который нельзя отложить на утро?
— Важный, — ответила я. Длинно выдохнула и начала свой рассказ.
Наверное, если бы Ксэнар перебил меня хоть раз, я бы не смогла продолжить, но он просто слушал.
Сначала стоял, привалившись спиной к двери, — словно чувствовал, что мне нужно как можно больше пространства между нами, потом добрался до стула и обессиленно опустился на него. И все это молча. Со спокойным, даже каким-то безмятежным выражением лица.
Говорила я быстро, часто повторялась, путалась в последовательности событий. Нервничала.
Оправдывалась.
