Гувернантка пояснила, словно прочтя ее мысли:
– Граф любил свежих и крепких служащих своей компании. Особенно рабочих.
Ивана решила сменить тему:
– Расскажите, чему вы учили и как воспитывали детей.
– У меня не было выходных, но несколько часов в день я посвящала тренировкам. Граф дал мне доступ ко всей инфраструктуре замка – гимнастическому залу на цокольном этаже, тяжелоатлетическому рингу и теннисному корту. Я занималась греблей на озере. Идеальные условия.
«Замок»… Ивана впервые услышала упоминание о нем.
– Кто живет там сегодня?
– Франц фон Гейерсберг. Он приказал снести все спортивные сооружения. – Лоретта пожала плечами. – Само собой разумеется.
– Почему?
– Он инвалид-колясочник.
Ивана занесла эту деталь в свою воображаемую картотеку, хоть и не посчитала ее относящейся к делу.
– Вы несли полную ответственность за воспитание детей?
Лоретта сменила варежку на белую махровую салфетку с крупинками соли:
– Стопроцентную. Для их отца образование было всего лишь обязательным этапом перед работой в компании VG. Привязанность, нежность, чувства он считал чушью.
– А мать Юргена и Лауры?
– Ей тоже не хватало времени.
– Я слышала, она была энергичной и очень спортивной женщиной.
– Чушь!
– Не понимаю…
– Сабина страдала депрессией. Мельтешила, искала утешения в выездке, марафонах, скоростном спуске, лишь бы не смотреть в лицо своему страху. Она напоминала мультяшного койота, который бежит, судорожно перебирая лапками над бездной, но все-таки падает.
– Имеете в виду ее самоубийство в Нью-Йорке?
– Это тоже обман.
– ?..
– Гейерсберги всеми силами и средствами поддерживали эту версию. Она выглядела лучше правды.
– И в чем же заключалась правда?
– Сабина умерла от голода.
– Не понимаю…
– Она уморила себя в квартире на Пятой авеню.
Графиня, объявившая голодовку в собственном дворце на Манхэттене… На взгляд маленькой пролетарки, в этом тоже была своя романтика.
– А дети? Разве они не могли отвлечь ее от печальных раздумий?
– Мысли о Юргене и Лауре действовали на нее прямо противоположным образом – напоминали, какое она ничтожество. Ни на что не годная – кроме выездки и гребли. «Целовать на ночь сына и дочь, завязывать им шнурки? О нет, этого я не умею».
Эта немка оперирует добрыми старыми клише: не в деньгах счастье, у аристократов нет сердца и т. д. и т. п.
– Расскажите, какими были Юрген и Лаура.
– Одинаковыми. Они были единым существом.
Лоретта перекинула салфетку в левую руку и занялась своей правой ногой. Ее идеально гладкая кожа сверкала, как алебастр. «Интересно, она каждый день ошкуривает себя?» Ивана ощущала себя рыхлой и слабой, ведь ее кожа, открытая всем ветрам, не обновлялась.
– У ребят были одинаковые вкусы, мысли и жесты. Я имела одного воспитанника по цене двух. Выгодно, согласитесь…
– Хотите сказать…
– Вы прекрасно понимаете, что именно я хочу сказать. Юрген и Лаура противостояли целому миру. Знаете, как в песне: «Мы спина к спине у мачты, против тысячи вдвоем…»
Ивана вспомнила фотографию на рояле в Стеклянном Доме.
– Внешне они не похожи…
– Куда там! Просто день и ночь! Юрген – рыжий толстенький коротышка. В школе его дразнили Еловой Шишкой или Пряником. Можете себе представить? Лаура была высокой, элегантной, великолепной. Уже в двенадцать лет она гордо держала голову с роскошной шевелюрой, а Юрген изменился, только когда повзрослел.
Ивана захотела узнать подробности о Лауре – женское любопытство, ничего не поделаешь…
– В колледже она была высокомерной и недоступной. Ненавидела всех вокруг за то, что не уважали ее брата. Те, кто издевался над ним, становились ее врагами, и она заставляла каждого дорого за это платить.
– Лаура и Юрген хорошо учились?
– Он очень много занимался, ей все давалось легче. Оба стремились к совершенству. Юрген – потому что был наследником, а Лаура хотела быть первой во всем, чтобы доказать: пол не имеет значения.
– Чем они увлекались – кроме учебы?
Лоретта хохотнула – зачем спрашивать, если и так все ясно?
– Верховая езда, фехтование, музыка… Лаура неплохо играла на пианино, Юрген осваивал скрипку. Они закрывались в музыкальном салоне и занимались часами. Звуки, которые извлекал из инструмента Юрген, ужасно их веселили.
Ивана не смогла скрыть удивления.
– Их близость выражалась в насмешке над остальным миром. Они смеялись всегда, даже когда их наказывали, смеялись в ответ на высокомерие отца и равнодушие матери. Юрген и Лаура были счастливы только вместе.
Ивана снова вспомнила фотографию двух детишек с ружьями.
– А охота?
– Охота… – мечтательным тоном повторила Лоретта. – К охоте у них был неоспоримый, величайший талант. У обоих. Стоило этим ребятам получить ружья, оказаться в лесу, и они обретали предельную сосредоточенность. Чувствовали душу леса. А стреляли просто потрясающе. Каждое воскресенье устраивали бойню в окрестных лесах.
Ивана пыталась представить Юргена Еловую Шишку и его младшую сестру – она была выше брата на целую голову, – способных завалить любого зверя, оказавшегося на расстоянии нескольких сотен метров. Лейтенант пришла к поспешному выводу: так дети боролись со своей тоской. Но Лоретта опровергла это заключение.
– Говорили, что Юрген и Лаура перебарывали на охоте одиночество и несчастливое детство, но это не так. Они отправлялись на охоту с улыбкой на губах и легким сердцем. Убивали чисто, без всяких задних мыслей. Совсем не так, как им вдалбливали в голову…
– А какие виды охоты они практиковали?
– Всего понемножку.
– Охота с подхода?
– Нет. Для такого развлечения они были слишком молоды и нетерпеливы.
– В те годы не было несчастных случаев на охоте? Ребята никого не ранили по неосторожности?
– Боже упаси! В Германии к мерам безопасности относятся очень серьезно. А уж Гейерсберги подавно. Повторяю: брат и сестра стреляли изумительно. С двенадцати лет.
Лоретта наконец-то покончила с чисткой и сидела, расслабленная, истекающая потом, вытянув ноги, как ходули, и смотрела ярко-синими глазами в пустоту, как будто видела на поверхности луж свои материализовавшиеся воспоминания.
– Вас послушать – не так уж они были несчастны, – подколола немку Ивана.
