Кляйнерт уступил ему место за столом (проявил уважение к возрасту?) напротив подозреваемого, а сам устроился с лэптопом справа от него, совсем как рядовой секретарь суда. Установленная между ними камера пялилась красным оком на самопровозглашенного убийцу.
– Мы здесь, чтобы официально зафиксировать твои признания.
Томас Краус смотрел угрюмо, положив руки в наручниках на колени.
Его внешность вполне соответствовала заявленному роду занятий. Волосы всклокоченные, лицо заросло щетиной, тощий, костлявый, одним словом – вылитый про́клятый поэт из девятнадцатого века, непонятый гений, не доживший до сорока по причине то ли сифилиса, то ли абсента.
А еще он напоминал животное, нет – создание из легенды, фавна с жесткой шерстью и раздвоенными копытами. Сатира из древнегреческих мифов, заблудившегося в современной эпохе. Торчащие вверх пряди волос на затылке вполне могли сойти за рожки.
Ньеман всегда испытывал двойственные чувства к фанатикам, не боялся их – скорее жалел, считал безумными жертвами химеры, наваждения, иссушавшего душу и доводившего до смерти.
– Вот как мы поступим: ты расскажешь нам свою историю, мы ее запишем, поставишь росчерк, и все вернутся домой. А ты пообщаешься в Кольмаре с судьей и получишь свои двадцать лет тюрьмы.
Легкомысленный тон Ньемана выводил подозреваемого из равновесия. Он мечтал о патетике, трагедийности, тайно надеялся, что к нему применят физическую силу, и можно будет демонстрировать соратникам «увечья». А этих бюрократов, похоже, не слишком волнуют его признания.
– Это сделал я, – едва слышно произнес он.
– Что-что? – переспросил Ньеман, наклонившись над столом. – Я не расслышал.
– Я это сделал. Убил его.
Сыщик кивнул, сделал знак Кляйнерту. Игра начиналась, обстановка соответствовала случаю: обычный, стандартного размера кабинет, идеально убранный, вся мебель сделана из легко моющихся материалов.
– Как ты это сделал?
– Подкараулил его в лесу.
– Не торопись. В котором часу это было?
Краус по-черепашьи вытянул шею из воротника своего «дальнобойщицкого» свитера:
– Не знаю. В 23:00.
– То есть было темно?
– В 23:00, – повторил Краус, как будто имел дело со слабоумным.
– Он был пеший или приехал верхом?
– Пеший, – буркнул Краус.
– Как он был одет?
Нет ответа…
– В чем он был? – повторил Ньеман. – В цивильном костюме? В охотничьей ливрее? В камуфляже?
Подозреваемый поднял глаза, в его зрачках мелькнул солнечный луч. Хороший денек для признаний…
– В ливрее, – наконец сказал он.
– Какого цвета?
– Красного.
Краус разочарованно прикусил язык, сообразив, что поторопился с ответом. На самом деле в этот уик-энд участники охоты надели черное.
– Значит, граф шел пешком по лесу в костюме егеря?
– Именно так.
– А лошадь он потерял или как?
Произнесенная вслух, фраза прозвучала до ужаса нелепо.
– Ничего я не знаю, – капризным тоном произнес Краус. – И знать не хочу. Мне плевать, что он там делал, может, проводил рекогносцировку… Чтобы назавтра было легче загнать дичь…
Ньеман кивнул – мол, все бывает.
– Ты за ним следил?
– Нет.
– Тогда что ты делал среди ночи в лесу?
– Собирался помешать охоте.
– Один?
– Вера сдвигает горы.
Ньеман ответил смехом – дружеским, почти сочувствующим.
Через мгновение выражение его лица совершенно переменилось.
– Как именно ты его убил?
– Перерезал горло, – со вздохом облегчения ответил Краус, радуясь, что они наконец перешли к сути дела, то есть к фактам, которые стали известны журналистам.
– Что было дальше?
– Отрезал ему голову и выпотрошил тело.
– Ты был вооружен?
– Ножи и мачете. – Ответил прозвучал с секундной задержкой.
– Откуда они у тебя?
Краус отодвинулся в тень и заморгал:
– Военные трофеи.
Ньеман проигнорировал бахвальство Крауса, задав следующий вопрос:
– Ты умеешь отделять голову от тела?
Подозреваемый открыл было рот, но передумал и ничего не сказал. Горькая слюна собралась в уголках его рта, выражавшего отвращение к собеседнику и обиду на мир.
– Ладно, проехали. Почему ты выбрал именно этот способ убийства?
– Мерзавцы так же поступают с животными.
– Не на псовой охоте. Зачем ты инсценировал метод охоты с подхода?
– Врага нужно уважать.
– Лишать башки и потрохов… Так ты понимаешь уважение?
– Повторяешь речи охотников?
– Очко в твою пользу, приятель. Мы не нашли кишки Юргена, где ты их спрятал?
– Выбросил в реку.
Кляйнерт оторвался от компьютера, посмотрел на Крауса. Признания – дело серьезное…
– А одежду?
– Сжег… – Преступник снова сделал паузу.
Он двигался вслепую – отвечал на вопросы викторины наугад.
Ньеман встал, выключил камеру. Присел на угол стола, наклонился к Краусу и сказал доверительным тоном:
– А теперь перейдем к самому главному – побудительной причине. Зачем ты это сделал?
Краусу было не по себе, он опустил голову и уставился в какую-то невидимую точку на полу. Ньеман уловил его запах – сухие травы, пряности, дым, машинное масло, – и к горлу подступила дурнота. Так пахло от его деда, вечно бродившего по лесам или чинившего свой старенький «Пежо-404». Вдруг показалось, что на него надвигаются цветущие леса давних лет.
– В детстве, – начал Краус, – я однажды следовал за псовой охотой… пешком. Шел по следам мерзавцев с их рожками, собаками, лошадьми… Парад убийц. Они выгнали оленя к пруду. Животное обезумело от ужаса, не зная, что выбрать – смерть в ледяной воде или от рук кретинов, вырядившихся грумами…
Ньеман вздохнул и закатил глаза, давая понять Краусу, что детскими воспоминаниями его не растрогать.
– Кончилось тем, что олень прыгнул в пруд, а эти сволочи догнали его на лодке и закололи ножами. Я помню, как кричал тот рогатый красавец, вижу его глаза… Тоска и отчаяние в них были совсем человеческие…
Он издал странный звук, напоминающий шорох сминаемой бумаги.
– Ты знаешь, что зверя, спасшегося бегством во время псовой охоты, все равно приходится убить? – спросил он, взглянув прямо в глаза Ньеману. – Стресс сводит его с ума…
