– Я никогда не ношу его на работе, – сказал Кляйнерт, угадав ее мысли.
– Очень практично, если собрался развлечься со свидетелями.
– Не будьте злюкой.
Она покачала головой. «Чертов наглец! Хорошо хоть не сказал: Умейте проигрывать красиво…» Иване пришлось, хоть и нехотя, признаться себе, что некоторые надежды она на прекрасного комиссара возлагала. Ирония первого взгляда: считаешь себя единственной и неповторимой, думаешь, что тобой заинтересовались, а потом обнаруживаешь, что ты и впрямь одна-одинешенька.
Пейзаж совершенно изменился. Исчезли сторожевые ели, создававшие гармонию порядка. Им на смену пришли деревья с тонкими ветвями и торчащими из земли корнями, переплетенными в судорожном объятии.
– Так и будете молчать? – подхалимским тоном спросил Кляйнерт.
Ивана достала сотовый, нашла номер и сунула экран ему под нос. Красивый молодой человек улыбался в объектив. Загорелый, черноглазый, веселый. Кудри разметал встречный ветер… Такое вот смешливо-радостное лицо бывает однажды у всех жителей планеты: каждый хоть раз в жизни улыбался подобным образом и чувствовал себя легким, как воздушный шарик…
На лице Кляйнерта появилась страдальческая гримаса.
– Вы сказали мне, что свободны… – пробормотал он.
– Это не мой дружок, – сказала Ивана, которой уже стало неловко за свою мелкую месть.
Кляйнерт попробовал улыбнуться. Получилось плохо. Он перестал понимать что бы то ни было.
Ивана убрала фотографию с экрана, вернулась к карте и сообщила:
– Подъезжаем…
26
Надпись на щите, укрывшемся в зарослях у въезда на дорогу, гласила: ВЕРНЕР РЕУС. СОБАЧИЙ ПИТОМНИК.
Целый километр ям и бугорков остался позади, подвеска машины Кляйнерта с честью выдержала испытание. В каком-то смысле эта гонка с препятствиями поставила им мозги на место, и на пыльную псарню они вошли как два истинных профессионала, твердо намеренных вытрясти правду из маргинала, который уже тысячу лет жил на краю света, среди четвероногих, и, судя по всему, по людям не скучал.
Вернер Реус стащил в свое убежище все проржавевшее дерьмо, загрязняющее города. Колеса, бамперы, кузова служили укреплениями его королевству, обмотанному колючей проволокой. Земля, жидкая и черная, пропиталась ядами – бензином и машинным маслом – и уже не могла вернуться в первозданное состояние.
Они вышли из машины, и их окутал запах хищников, животная вонь, перебивающая все остальные запахи. Ноздри слипались сами собой, как под водой. Альтернатива была проста: апноэ или рвота.
Решетки высотой не больше полутора метров образовывали аллеи, наполненные заливистым лаем и рычанием. Маленький бидонвиль, населенный короткошерстными животными с заостренными мордами.
Позади загонов стояло похожее на склад здание с распахнутыми настежь дверями, генеральный штаб трущоб. Вернер наверняка внутри. Ладно, будем храбрыми и шагнем на территорию тьмы…
Они углубились в лабиринт из досок, решеток, стеновых блоков, клееной фанеры… Мускулистые кобели бросались на сетку, некоторые валялись в грязи, как кабаны, другие лежали на спине, подставив яйца солнечным лучам и задрав лапы вверх. Другие чесались, скреблись, пытались выбраться на волю, подкопавшись под ограду. Но лаяли все без исключения.
Ивану охватила жалость к этим псам, храбрым бойцам, не заслуживающим подобного обращения. В голове всплыла фраза из песни ее молодости «Right Where it Belongs»: See the animal in his cage that you built. // Are you sure what side you’re on?
[25]
– Ваш собачник, – сказала она, чтобы скрыть эмоции, – не король гигиены…
– Когда сюда является санинспекция, Вернер достает ружье.
В конце последней аллеи тощий мужик в грязном комбинезоне мыл пластиковое ведро, стоя одним коленом на земле.
– Привет, Вернер. – Кляйнерт поздоровался по-немецки.
Ей придется сосредоточиться, чтобы ничего не упустить.
Мужчина окинул их презрительным взглядом и встал.
Пятидесятилетний Вернер был таким тощим, что даже в шоферском комбинезоне и резиновых сапогах напоминал скелет в костюме пугала.
Густая грива белоснежно-седых волос, очки в дешевой оправе, губошлепистый, в форме вантуза, рот дополняли портрет лучшего заводчика собак земли Баден-Вюртемберг.
Он подошел, обтирая руки о комбинезон.
– Весь этот бордель из-за вас… – произнес он вместо приветствия.
Глаза за квадратными стеклами метались, как рыбки в аквариуме.
– Из-за тебя… – уточнил он, наставив указательный палец на Ивану.
– Познакомься с лейтенантом Богданович из французской полиции, – сказал Кляйнерт, проигнорировав реплику Вернера.
– Ну и имечко… никогда бы не догадался…
Комиссар и бровью не повел, Ивана с ее «приблизительным» немецким могла лишь напряженно улыбаться.
– Самка… – пробормотал Вернер, не в силах избавиться от навязчивой идеи. – Полезно для моих деточек… Это их возбуждает…
– Мы можем поговорить пять минут?
Собачник резким движением закрутил кран. Постоял к ним спиной, бурча что-то себе под нос. Собаки совсем распоясались, некоторые издавали такие высокие звуки, что ушам было больно.
Вернер молниеносным движением подхватил с земли обрезок трубы и начал что было сил колотить по загородкам.
– SCHNAUZE!!!
[26] – выкрикнул он.
Ивана догадалась, что Реус приказал им заткнуться. Он погрозил питомцам дубинкой и вернулся к посетителям, не спуская выпученных глаз с француженки.
– Они бесятся из-за твоего запаха. У тебя, часом, не месячные?
Она не убрала с лица улыбку, хотя больше всего на свете ей хотелось достать из кобуры «зиг-зауэр».
– Продолжай в том же духе, – вмешался Кляйнерт, – мы с удовольствием задержим тебя за грубое нарушение общественного порядка.
Собачнику такая перспектива явно не улыбалась, он достал из-за уха мятую сигарету и сунул ее в рот:
– Сюда…
Он пошел к складу, обогнул его, миновал гаргулью, наполненную черной водой и омерзительными на вид отходами. Ивана петляла, как будто играла в классики между открытыми вентиляционными люками.
За складом оказалось относительно тихо, хозяин псарни прикурил и спросил:
