– Хотите сказать, всех их устраняли?
Ньеман с довольным видом надел колпачок на фломастер – он так и не расстался с некоторыми «педагогическими закидонами» (ему нравилось преподавать!) и произнес назидательным тоном:
– Еще слишком рано утверждать это наверняка, но давайте будем считать, что всех убили, как Юргена и Макса.
– И Гейерсберги прятали трупы, чтобы скрыть убийства?
– Звучит безумно, но – да…
– Эти люди сами уничтожают своих наследников?
Ньеман встал перед столом, за которым устроились Кляйнерт и Ивана, заложил руки за спину, расставил ноги на ширину плеч и приготовился объяснять «дурачкам» суть вещей.
– Не думаю. Но у них есть тайная причина принимать самопожертвование как должное.
Кляйнерт вскочил, не в силах сдерживаться:
– Это уж слишком!
Ньеман, так и не снявший пальто (еще один актерский трюк!), нацелил на немца указательный палец и повысил голос:
– На этот раз что-то сорвалось, и тела обнаружили!
Кляйнерт пошел к окну, оглянулся через плечо на Ивану, и она по глазам поняла, что он хочет сказать: «Ваш шеф совсем рехнулся!» – но была, как всегда, на стороне Ньемана.
– И кто, по-вашему, режет наследничков?
Ньеман уронил руки, признавая свое бессилие:
– Понятия не имею.
Наступившая тишина была очком в пользу Кляйнерта, француз посулил им золотые горы, но гора родила мышь.
Ньеман понял, что необходимо перехватить инициативу, и спросил Ивану:
– Что за важную информацию ты нарыла?
Она открыла блокнот:
– Я позвонила приятелю-кинологу из Нейи-сюр-Сен. Он сказал, что все рёткены страдают генетическим дефектом, их организм плохо усваивает цинк.
– Ну и?..
Ивана сверилась с записями:
– Псы этой породы должны принимать особый препарат, биодобавку с цинком. Ее заказывают у ветеринаров или покупают в аптеке… Если кто-то разводит рёткенов, его можно выследить по «цинковому следу».
Ньеман обратился к Кляйнерту, который так и нависал над подоконником, как над палубным леером:
– Нужно обзвонить всех ветеринаров в округе.
– Уже делается. Заодно мои люди проверяют аптеки.
– Мы не можем дать слабину, дружище, только не сейчас, – подлизался майор. – Люди из Штутгарта прибыли?
– Будут здесь через два часа.
– Мы должны собрать максимум информации до их появления!
– И вы, конечно, поделитесь с ними? – язвительно поинтересовался немец, как опытный провокатор.
Ньеман не ответил. Он хотел сам довести расследование до конца, и Ивана его в этом поддерживала. Лесной убийца принадлежит им!
Комиссар воспользовался замешательством коллег, чтобы коротко рассказать об ассоциации «Черная кровь», и передал Ньеману список состоящих в ней охотников, в большинстве своем закоренелых уголовников-рецидивистов.
– Это они, – пробормотал сыщик, проглядев данные. – Вы их допросили?
– Прекратите мыслить в рамках «растяжимого» времени! Мы добыли эту информацию всего час назад. Мы можем сделать одно – вызвать их в участок и…
– У нас нет времени на миндальничанье.
– Мы должны соблюдать процедуру. Хотя бы…
Ньеман шумно вздохнул:
– А о старике Франце что-нибудь удалось узнать?
– Хотите поговорить о вашем подозреваемом номер один? – с иронией в голосе поинтересовался Кляйнерт. – Ладно, слушайте. У него алиби на время обоих убийств, а колеса его инвалидного тарантаса не оснащены для кросса.
– Забавно… Как он стал калекой?
– Франц сказал правду: в семнадцать лет на охоте пуля пробила ему позвоночник.
– Имя виновника происшествия известно?
– Следствие квалифицировало его как несчастный случай.
– Что делает Франца крепким подозреваемым. Единственным человеком, у которого был серьезнейший мотив мстить Фердинанду через детей. А вдохновение он черпал в охоте с подхода.
– Франц пострадал во время облавы.
– Вы прекрасно понимаете, что́ я имею в виду.
– Нет, коллега. Не понимаю! – разозлился Кляйнерт. – Вы с самого начала морочили нам голову охотой с подхода, а теперь предлагаете забыть, что Франц стал жертвой банального несчастного случая на охоте, чему были свидетелями тридцать человек.
Ньеман пошел к двери:
– Черные охотники, несчастные случаи, охота с подхода… встряхните все это и найдите мне что-нибудь до появления ребят из штутгартской уголовки!
– А вы куда? – Ивана закричала отчаянно, как ребенок, которого предатели-родители снова бросают в детском саду.
– Скажу несколько ласковых слов графине, она с первого дня водит нас за нос, – через плечо каркнул Ньеман и вышел, хлопнув дверью.
Он испытывал извращенное удовольствие, бросая свою помощницу и комиссара на произвол судьбы с печальной перспективой сложного брифинга.
Ивана и Кляйнерт улыбнулись друг другу, вполне довольные тем, как все устроилось.
43
Он воображал семью, готовую пожертвовать одним из наследников во исполнение договора с дьяволом. Он воображал Черных стрелков – тех, которые появились в семнадцатом веке, а может, раньше. Он воображал графа Зароффа, охотившегося на людей. Он воображал…
Ньеман сосредоточился на дороге. Над лесом простиралось небо немыслимой серой гаммы – железное, стальное, «нержавеечное». Солнце подсвечивало его из-за завесы облаков, и оно сверкало тысячами блесток.
Ему вдруг стало зябко. Он вспомнил, как бежал вниз по долине за домом бабушки с дедушкой. Реглис наступал ему на пятки, сердце билось в такт грозовым раскатам…
Ньеману пришлось предъявить беджик новым охранникам, и только после этого его пропустили на подъездную дорогу, ведущую к вилле Лауры. Он увидел двор, дом-аквариум, газоны… Святилище. Серые камни напоминали гравий кладбищенских аллей, а строгие линии здания делали его похожим на мавзолей. Сыщик вспомнил ужин с двумя братьями-дебилами, мертвое тело на опавшей листве и голову с дубовой веточкой в зубах, пристроенную рядом с трупом…
Внедорожник Лауры на парковке – уже хорошо.
Он позвонил, ожидая, что она сама откроет дверь, но на пороге возник слуга и, шамкая, сообщил на приблизительном английском, что «госпожа графиня отсутствует». Ньеман прижал беднягу к двери и мгновенно услышал уточнение: «Лаура фон Гейерсберг отправилась помолиться в часовню, стоящую в глубине парка».
Миновав опушку, сыщик пошел по тропинке, петлявшей между елями. Его окутал аромат коры и листьев, смолой пахло так сильно, как будто рядом была делянка свежесрубленных деревьев. Он представлял, как сок стекает на мох и папоротники, оставляя на листьях крошки стружки. Сквозь ветки проглядывало глухое, замкнутое на себя небо, удерживающее запахи под гигантским ржавым куполом.
