– Законная самооборона.
– В Париже вас бы уже уволили. Здесь нас просто отстранят от дела.
– Это прокурору решать, не тебе.
Ивана промолчала. Он смутно различал силуэт с зажженной сигаретой в пальцах, видел, что ее бьет дрожь.
Ньеман ни за что бы не признался, но Ивана была права на сто процентов. От нетерпения, из-за гордыни, он кинулся на абсурдный, незаконный и бессмысленно опасный приступ, желая доказать себе, что все еще способен на подобные подвиги, что не потерян для дела – своего дела.
Им руководила необъяснимая, немотивированная ярость, самоубийственное стремление бравировать своим страхом перед собаками. Это было как вскрыть нарыв или перейти Рубикон. Его подталкивала в спину безумная надежда стать сильнее, переступив через собственное табу…
– Не о чем спорить, – сказала Ивана. – Прибыли штутгартцы. Они забирают дело.
– Исключено! У нас мандат на…
– Вы ничего не поняли. Теперь речь идет об убийстве Макса. Немецкого гражданина кокнули на немецкой земле. Это больше не наши игрушки.
– А Юрген?
– Юрген? – эхом откликнулся подошедший Кляйнерт.
Немец улыбался, и Ньеману показалось, что их коллега, конечно, взбешен случившимся, но сейчас испытывает мстительное, почти садистское удовольствие, видя его унижение. Или это все фантазии…
– Юргеном занимаюсь я.
– Не дурите, Кляйнерт, вам прекрасно известно, что его убили на французской территории.
– Обсудите это с вашим прокурором. Он передает «младенчика» на наше попечение. Наверное, устал от ваших ошибок, как и мы.
Ньеман спрыгнул на землю. Пошатнулся, но устоял. Зрение прояснилось.
– Что за бред? – спросил он, ни к кому персонально не обращаясь, хотя Ивана и Кляйнерт стояли совсем рядом. – Есть погибшие? Нет. Разрушения? Нет. Мы были готовы к многочасовой осаде, даже не будучи уверены, знает что-то этот хрен или нет.
Немец устало отмахнулся:
– Бросьте, Ньеман. Отступитесь. Возвращайтесь домой, а мы зажмуримся и попробуем забыть о вашем неприемлемом поведении.
Ньеман бросил молящий взгляд на Ивану, но она опустила глаза.
– Мы нужны вам. Мы с самого начала в одной лодке! – Он все-таки сделал последнюю попытку договориться.
– Тут вы правы, Ньеман, и наш прокурор с вами согласен.
Кляйнерт обнял Ивану за плечи и сказал хорошо поставленным голосом:
– Вот почему французские и немецкие власти решили привлечь к расследованию лейтенанта Богданович в качестве консультанта.
– Что? – воскликнул Ньеман, больше потрясенный фамильярностью жеста, чем смыслом фразы.
– Это единственно возможное решение, – вмешалась Ивана. – Вы перешли все границы.
Он не нашелся что ответить.
И вспомнил все. Как нырнул в колодец, чтобы спасти Ивану. Как едва не лопнул от злости, увидев, что мерзавец толкнул ее. Как ему показалось, что великий Ньеман вернулся. Сильный, эффективный и еще более опасный, чем зло, с которым он борется.
Увы, он ошибался. Да, его гнев вернулся – но как фон застарелой болезни, а все остальное – далекое прошлое, нечто такое же недоступное, как догернонские годы. Шрам, пересекающий грудь и живот, непреодолимая граница.
Снова раздался лай, это увозили рёткенов. Послушные собачки скулили, опустив морды, – у них болели пораженные газом глаза. Эта сцена почему-то напомнила ему эпитафию на доске в часовне.
– Знаешь это стихотворение? – спросил он Ивану. – Исполнись мужества, когда / боренье трудно, / Желанья затаи в сердечной глубине / и, молча отстрадав, умри, / подобно мне.
– Нет, – ответила она решительным тоном. Ее всегда обижали даже косвенные намеки на пробелы в образовании.
– Это последние слова из поэмы Альфреда де Виньи
[44] «Смерть волка».
– Вы читали Альфреда де Виньи? – изумился Ньеман, обращаясь к Кляйнерту.
– Я обожаю французскую культуру. Особенно поэзию.
– Вот уж не думал… Кто произносит эти строки? Кто говорит «подобно мне»?
– Волк. Поэт читает эту мысль по его взгляду в момент смерти животного, подстреленного охотниками.
– «И, молча отстрадав, умри…» – тихо повторил Ньеман.
– Где вы это прочли? – удивилась Ивана.
– На могиле Юргена.
Неожиданно наступила тишина. Ночь выливалась на равнину, как чернила из опрокинутой чернильницы. Машины разъезжались. Свет их фар удалялся, строй елей превратился в темную черту на горизонте.
Юрген был волком из поэмы. Не дожив до тридцати пяти лет, он согласился принять смерть. Как и Макс. Почему? Из-за проклятия? Неужели убийца – «вооруженная рука» клана?
В кармане ожил телефон, но он не сумел достать его – мешали наручники.
– Проклятье! Снимите с меня чертовы браслеты!
Ивана помогла – поднесла мобильник к уху и держала, пока он не перехватил его.
– Слушаю…
– Это Шуллер, – произнес задыхающийся голос. – У меня есть новости.
– Говорите скорее!
– Приезжайте в лабораторию, вы должны увидеть это собственными глазами.
– Что именно?
– Жду вас.
Ньеман попробовал взглянуть на часы на левой руке, оставив телефон в правой. «Нужно научиться жонглировать тарелками!»
– Мы приедем сразу после допроса подозреваемого.
Сыщик краем глаза взглянул на Кляйнерта:
– Когда?
– Через два часа.
– Увидимся…
Ньеман убрал телефон.
– Вы, должно быть, оглохли в перестрелке, майор… – ледяным тоном произнес комиссар. – Вы ни с кем не будете встречаться и никакого подозреваемого допрашивать тоже не станете. Вы больше не участвуете в расследовании, черт бы вас побрал! На каком языке повторить?
Его последний шанс разыгрывался сейчас на этом поле, напоминающем арену трагедии.
– Кляйнерт, – спокойно начал он, пожалев, что не может вспомнить имя коллеги, – я сорвался, облажался и прошу за это прощения. Я готов отвечать за свои поступки перед вашими властями, перед моими властями, перед кем угодно, но сейчас нужно справиться с огнем. Вы не можете лишить себя помощи такого опытного полицейского, как я.
