Врач толкнул тяжелую створку и прямо на каменном крыльце освободился от резиновых сапог. У стены стояли ряды фетровых тапочек.
– Вас не затруднит разуться? Входите, прошу.
5
Они вошли – и попали в другой век: пол из терракотовой плитки, высокий, как ковчег, камин, полки с медными кастрюлями. В центре – большой стол, освещенный миньонами в плафонах из силикатного стекла. Ставни прикрыты, и помещение купается в красновато-коричневом, с золотистым отливом, сумраке.
Сыщики переобулись и прошли в комнату.
– Пиво или водка?
Шуллер открыл гигантский холодильник с ледогенератором (только он и выбивался из общего стиля), и лампочка подсветила его бороду, как кружку темного пива.
– Пиво пойдет, – ответил Ньеман.
– Присоединяюсь… – Ивана кивнула.
Они молча устроились за столом. В воздухе пахло воском и влажным камнем. «Уж точно лучше, чем навозная жижа!» – мысленно усмехнулся комиссар.
Все открыли пиво и переждали, пока рассеется седой дымок над бутылочным горлышком. Включив воображение, легко было представить себя в средневековой таверне.
– Так что именно вы хотите знать? – спросил наконец Шуллер. – Два дня назад я отослал отчет французским полицейским. Меня допросили парни из местной полиции. Убийство одного из Гейерсбергов в наших краях – не рядовое событие, уж вы мне поверьте!
– Для начала я хотел бы прояснить одну деталь, – сказал Ньеман. – Почему вы присутствовали при вскрытии Юргена? Кто вас об этом попросил?
Шуллер прищелкнул языком. Он напоминал персонаж с картины Брейгеля-старшего.
– Франц…
– Кто?
– Брат Фердинанда, – пояснила Ивана.
Шуллер махнул ей рукой с бутылкой в знак благодарности и согласия.
– Дядя Юргена и Лауры захотел, чтобы я составил собственный отчет, и прокурор Кольмара согласился принять его как официальный документ.
– Франц не доверяет французскому судмедэксперту?
Шуллер пожал одним плечом:
– Наследственная недоверчивость. Любой Гейерсберг просто обязан подозревать всех…
– В отчете, – вступила в разговор Ивана, – вы пишете, что не пришли к определенному мнению касательно точной причины смерти.
Шуллер глотнул пива и поморщился:
– При обезглавливании ни в чем нельзя быть уверенным.
– Считаете, ему перерезали горло?
– Вне всяких сомнений, – ответил немец потухшим голосом. – Несчастный парень…
Разговор явно заставил Шуллера вспомнить пережитый на вскрытии шок.
– Одно я знаю точно, – сказал он. – Убийца отрезал голову ножом. Насчет типа оружия гарантии не дам, но, скорее всего, нож был охотничий. На шее остались еще следы больших ножниц. Это точно была не пила и не другой инструмент.
Ивана достала блокнот и стремительно записывала – она владела стенографией.
– Убийца вспорол Юргену живот и забрал внутренние органы. Как, по-вашему, зачем?
Шуллер встал за следующей бутылкой, открыл ее об угол стола и вернулся на свое место.
– Рефлекс охотника. Так всегда поступают с животными – выпускают газы, чтобы туша не раздулась.
– Повреждение ануса – это тоже что-то… охотничье?
– Само собой. Если не сделать разрез и не вытащить гениталии, мясо будет испорчено испражнениями.
Молодая женщина метнула в учителя негодующий взгляд: Ньеман с самого начала все знал, но не счел нужным просветить ее.
– Выходит, убийца – адепт охоты? – спросила она, крутя в пальцах карандаш.
– Не абы какой – охоты с подхода.
– Это что еще такое?
– Охота с подхода, – ответил Ньеман.
Шуллер кивнул, подтверждая.
– У нас есть охота, известная всем, с ружьем. И другая, ее все ненавидят, – псовая. А еще – с подхода… – Он понизил голос, как будто решил поделиться с ними большим секретом: – Тихая индивидуальная травля. Подобраться к жертве максимально близко и решить, достойна ли она умереть.
– Не понимаю.
– Охотятся только за самцом в полной, как говорится, «силе и славе». За «вооруженным самцом» – с длинными клыками, если это кабан, и высокими ветвистыми рогами, если имеешь дело с оленем. Важна только дистанция до зверя. Доблесть в том, чтобы оказаться в нескольких шагах от сильнейшего противника…
– И как поступает охотник? Отпускает животное?
Шуллер расхохотался:
– Вы – точно не охотник! Дичь убивают одним выстрелом. «Чистой пулей».
– Но Юргена не застрелили, – вмешался Ньеман.
– Нет. Вашего преступника вдохновляет травля, но убивает он холодным оружием.
– У Юргена фон Гейерсберга между зубами была дубовая ветка. Тоже традиция? «Затычка», так это, кажется, называется?
Шуллер одобрительно кивнул, оценив подкованность француза.
– Точно так. Когда животное умирает, ему подают последнюю трапезу. Чаще всего обмакивают веточку в его собственную кровь и суют в пасть. Некоторые охотники и сами делают несколько глотков.
– Вы тоже любитель подобных… – спросила Ивана, решив спровоцировать немца.
Шуллер не поддался, но бросил на Ньемана красноречивый взгляд, спрашивая: «Зачем вы притащили сюда эту девчонку?»
– Нет, – сказал он, – мне не хватает терпения. Я больше люблю охотиться вдвоем с собакой. – Шуллер поднял бутылку, как будто решил произнести тост, и похвастался: – Я – знаток пород!
Ивана начертила в блокноте еще несколько значков и спросила, проигнорировав последнюю фразу собеседника:
– В отчете вы указали, что убийца не только извлек органы из тела Юргена, он украл кишки, пищевод, желудок…
– Не украл – похоронил. Еще одно правило охоты с подхода.
– Откуда оно взялось?
– Ну, во-первых, эти части тела несъедобны – там глубинный источник животной теплоты, там бродит черная кровь и таится природа зверя… – заговорщическим тоном сообщил врач.
– В нашем случае неизвестно, закопал ли убийца органы.
– Конечно закопал!
– Откуда такая уверенность?
Шуллер удивился:
– Но… Их нашли неподалеку! Не понимаю, вы что, не общались с французскими коллегами?
Ивана и Ньеман переглянулись: эксперты подложили им свинью, возможно сознательно. Или просто забыли предупредить.
Лейтенант не собиралась обсуждать с бошем «нестыковки в работе французской полиции» и задала следующий вопрос:
– На охоте с подхода тоже отрезают дичи голову?
