Он протянул руку, собираясь закрыть дверь, и почуял запах Лауры. Сухой, прокаленный, он насквозь пропитал его рубашку, как будто ткань лежала рядом с костром.
Ньеман спустился на первый этаж, снова прошел через гостиную. Возможно, Лаура оставила сообщение? Он залез в карман пальто, достал телефон и убедился, что мадам не снизошла. Зато Ивана за ночь прислала дюжину эсэмэсок. Его помощница накопала много информации, пока он спал.
Сыщик зашел в кухню и подставил голову под холодную воду. Не слишком приятно, зато мысли проясняются. Малышка наверняка зла как черт, нужно быть готовым к отпору.
Ньеман начал на ходу набирать номер и вдруг заметил деталь, от которой похолодела спина.
В пирамиде не хватало ружья. Того самого, особого, принадлежавшего отцу Лауры. Шедевр, посвященный охоте с подхода, из которого можно с двухсот метров попасть в глаз оленю.
Графиня наверняка прихватила и горсть самодельных патронов с мягкой головкой, обладающих максимально разрушительной силой.
Ньеман тяжело опустился в кресло: до него дошло, что накануне он случайно проговорился. Лаура поняла, кто убил ее брата, решила ради разнообразия переспать с легавым, дождалась, когда он заснет, и отправилась сводить счеты с помощью оружия. «Вспоминай, болван, будь ты неладен! Что поняла Лаура?»
Ожил его телефон, разгневанная Ивана закричала, забыв о чинах и званиях:
– Какого черта, шеф? Я всю ночь пыталась дозвониться! Где вы были?
– Я… Я же сказал, что встречаюсь с графиней.
– Но вы вроде не собирались застрять там до утра?
Он сделал жалкую попытку отвлечь ее внимание:
– Ты сама-то в порядке? Что за тон? Что-то стряслось?
– Мы получили расшифровку звонков Шуллера. За час до смерти он разговаривал с Лаурой фон Гейерсберг.
Ньеман онемел.
– То есть вы кувыркались с подозреваемой номер один! – Ивана не отказала себе в удовольствии прибить шефа к позорному столбу.
– Где ты?
– Перед вами.
Ньеман поднял глаза и увидел, как во двор въезжают полицейские машины бутылочно-зеленого цвета. Одна, две, три, четыре… Они резко тормозят, полицейские десантируются…
Сыщик запаниковал, прицепил кобуру к поясу, надел пальто. Помни о достоинстве французского офицера, товарищ! Он подскочил к двери, но створки уже распахнулись, и полицейские с оружием наперевес ворвались в жемчужину Баухауса.
На него никто не обращал внимания – им требовалась графиня, а не паршивый французский легавый, с самого начала смотревший не в ту сторону. Появился Кляйнерт. Он не изображал триумфатора, но и не выглядел пришибленным, хотя его достало шедшее зигзагом расследование. Комиссар постарел на тысячу лет и не был похож ни на функционера, ни на мушкетера, скорее уж на Льва Троцкого за несколько дней до смерти.
Кляйнерт смерил Ньемана взглядом и молча присоединился к своим людям, обыскивавшим комнаты. Где Ивана? «Только она может вытащить меня из этого дерьма!» Ньеман ошибался.
– Ну что, довольны собой? – спросила она, появившись на пороге.
– Ивана… – пробормотал он.
Его мозг превратился в отрезвляющую камеру. Возвращение в реальность после ночи любви обернулось крахом.
– Все прояснилось – без вашего участия, – добила его хорватка.
– Не тяни, рассказывай.
– Главное вы уже знаете: последний звонок Шуллер сделал графине.
– Это ничего не доказывает.
– Но позволяет предположить, что доктор сказал нечто, заставившее ее отправиться в лабораторию.
– Это голословное утверждение на грани провокации… – Ньеман покачал головой. – Никто не видел там Лауру.
– Ошибаетесь! Один из тамошних блаженных заметил ее внедорожник на парковке в момент убийства.
Полицейские ходили туда-сюда у него за спиной, переговариваясь на языке, который он научился ненавидеть уже в детстве. Язык нацистов. Язык подонков. Синеватые лучи фар смешивались со светом нарождавшегося дня и превращали оконные стекла в абстрактные картины.
Ньеман, загнанный в клетку Фарадея
[48], чувствовал себя арестантом, приговоренным к изгнанию. Не за то, что совершил реальные преступления. За вопиющую глупость и наивность.
59
Ивана и Кляйнерт работали всю ночь. Отчет о звонках Шуллера пришел под утро, а до того они арестовали или выписали ордера на арест главных членов ассоциации «Черная кровь». Комиссар не заморачивался ни процедурой, ни объективными фактами. Он закинул сети, «зацепил» всех, кто мог располагать хотя бы крупицей информации, и сделал это в обход коллег из Штутгарта. Теперь они возвращались в Центральный комиссариат Фрайбурга, чтобы провести допросы. Не факт, что Ньеману повезет в этом поучаствовать. Он сидел сзади и как благоразумный ребенок смотрел в окно. Спасибо уже за то, что не зачислили в «подозреваемые».
Кляйнерт что-то лопотал в рацию, Ивана сосредоточилась на своем айпаде – очевидно, изучала новую информацию на немецком.
– Какого черта вы делаете? – угрюмым тоном спросил Ньеман комиссара.
– Объявляю в розыск Лауру и предупреждаю пограничников, чтобы отслеживали ее.
– Глупости.
Кляйнерт в зеркало бросил на француза убийственный взгляд.
– Заткнитесь, Ньеман. Вы ошибались с самого начала расследования – во всем. Доставали нас идеей несчастного случая на охоте – и что же? Пшик! Утверждали, что Черные охотники напали на графиню – выяснилось обратное: собака защищала Лауру от вас. Потом вы проедали нам плешь историей о семейном проклятии – версия оказалось пустышкой. Последним стал номер насчет усыновления, якобы это и есть мотив убийства. Что нам это дало? Еще один труп. Теперь у нас есть настоящая подозреваемая, и мы не отцепимся от нее только потому, что ваша хваленая интуиция подсказывает, что мы не правы.
Ивана за все время ни разу не посмотрела на Ньемана, не сказала ему ни слова. Эмоции лейтенанта сыщик «читал» по коротко стриженному упрямому затылку.
– И какой же мотив у Лауры? – спросил он.
– Она узнала, что Юрген не был ее родным братом.
– То есть вы признаете, что усыновление – корень всего дела. Черные охотники…
Ивана повернулась, положив руку на досье, собранное Кляйнертом.
– Ваша история не выдерживает критики, Ньеман. Сначала вы говорили, что они убийцы. Потом перевели их в ранг защитников Гейерсбергов. Теперь утверждаете, что охотники устраняют только наследников…
– Они наблюдатели и охранители. Убивают «запасных» детишек.
