– Они ничего не заметили, когда у моего брата появились проблемы.
– У вас был брат?
– Старше меня на три года. Мы очень дружили, всем делились, а потом он изменился.
Ньеман колебался, не зная, стоит ли продолжать. Шум двигателя, приглушенный закрытыми окнами, внезапно усилился.
– Жан – так его звали – начал разговаривать сам с собой. Ночью, в нашей комнате, он обращался к потолку, бредил. У него была мания преследования.
– Он страдал душевным расстройством?
– Сегодня его шизофрению диагностировали бы сразу, но в то время, в Эльзасе… Жан умел скрывать свое состояние. Один я был в курсе…
Тишина вернулась, как гроза: думаешь, что она ушла, и тут – бац! – удар грома, ближе и сильнее.
– Сначала Жан воспринимал меня как союзника. Объяснял и описывал каждую деталь своего воображаемого мира. Рассказывал, как устраивает ловушки над автомобильным мостом, чтобы камни падали на крыши машин – в знак его могущества. Как ловит по ночам кротов и пьет их кровь, чтобы сделать слух тоньше и чувствовать в темноте колебания воздуха. Я с замиранием сердца слушал, как мой брат плетет паучьи сети, делает петлю на каждом конце и накидывает ее на шейку птенца черного дрозда. Каждое утро он до отвала кормил птичек, смотрел, как они толстеют и проволока постепенно врезается им в горло…
– Вы рассказали родителям?
– Они решили, что я все выдумал: Жан умел вести себя со взрослыми и тщательно скрывал свой призрачный мир.
– А в школе?
– Там бывали странные происшествия, даже несчастные случаи.
Иване казалось, что она соскальзывает по коварному, совершенно гладкому склону, и ей не за что зацепиться, чтобы не упасть вниз, где притаилось нечто ужасное…
– Сколько вам было лет?
– Ему – тринадцать. Мне – десять.
Ньеман не сводил глаз с дороги, но думал, как показалось Иване, совершенно о другом, уж слишком напряжены были державшие руль руки.
– Постепенно Жан начал меня сторониться, перестал доверять, все время грозился что-нибудь сделать. Я понял: брат меня убьет.
Ивана не знала, куда девать глаза: слишком личной была история Ньемана, он как будто решил облегчить наконец душу, исповедаться. Нет, на шефа смотреть она ни за что не будет, не хочет увидеть мертвое лицо с проступившими мышцами, похожими на веревки, которыми могильщики обвязывают гроб.
– Во время каникул в доме бабушки с дедушкой я понял, в чем заключается его план. У стариков был пес по имени Реглис породы кане-корсо. Римские легионеры держали предков этих собак в качестве боевого оружия. Кане-корсо выходили на гладиаторскую арену и бесстрашно сражались со львами, они охраняли шлюх римского дна.
– Миленькая порода…
Шутка слетела с языка сама собой, из-за глупой привычки к сарказму. Нехорошо получилось…
– Жан натаскивал Реглиса на убийство, чтобы избавиться от меня, – продолжил Ньеман. – Пес был как большой плюшевый мишка, привязчивый, ласковый щенок, защитник, но брат ухитрялся пробуждать в нем кровожадные инстинкты. Всякий раз, приезжая к старикам, он брался за дело и в конце концов превратил Реглиса в бойцового пса, у которого имелся один враг – я.
– А что взрослые?
– Бабушка с дедушкой? Они не понимали, что творится с собакой, и посмеивались надо мной, называли трусишкой: «Наш Пьеро боится верного Реглиса!»
– Он нападал на вас?
– Нет. Что-то его сдерживало. До поры до времени. Сила привычки, природная кротость – не знаю, не уверен… Но мне приходилось все время быть настороже. Я чувствовал угрозу повсюду.
Ньеман сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями – или с воспоминаниями? – как поступают картежники, складывая колоду, чтобы перетасовать ее и заново сдать. Майор собирался погрузиться в еще более темные глубины.
– Однажды, в воскресенье, бабка с дедом уехали на сельскохозяйственную ярмарку. Идиотская затея. Пятьдесят километров туда, пятьдесят обратно, а меня оставили на Жана. Я умирал от ужаса, но в тот день безумие словно бы отступило, Жан был спокоен. Вел себя разумно, даже шутил. Сказал: «Ты ведь не поверил в дурацкие истории о дрессировке и мести?» В тот момент я почти успокоился. Мы пообедали перед телевизором (Реглиса я попросил привязать в его конуре). То была эпоха «Котелка и кожаных сапог»
[51], ты не можешь помнить… На короткое мгновение я поверил, что все стало как прежде… А проснулся с завязанными глазами. Моя мать горстями глотала гарденал
[52], и Жан, должно быть, подмешал мне лекарство в еду. Я не понимал, где нахожусь, не знал, сколько прошло времени. Предплечья и лодыжки горели огнем… Но худшее ощущение находилось между ног, было влажным, колючим, трепещущим…
Я попробовал закричать, но рот мне заткнули, дыхание сбивалось, паника подступала, как смертоносная волна… Я почувствовал запах, кошмарный запах дичины, просачивавшийся во все поры… Зверь был совсем близко, возможно, внутри меня, и мой пот начинал отдавать мокрой псиной… Реглис действительно был где-то рядом, но где?
Для Иваны действие переместилось в «вольво», она крепко держалась за ручку двери и с замиранием сердца ждала, когда Жан снимет повязку с глаз маленького Пьера.
– Мы были в старой хижине деда, в глубине сада, – сказал после долгой паузы Ньеман (он как будто мысленно дождался, когда его глаза снова смогут видеть). – Он привязал меня к стулу велосипедными тормозными тросами, пересекавшими пространство на манер гигантской толстой паутины. Реглис был привязан ко мне. Жан поставил его между моих ног, открытой пастью к гениталиям. Хотел, чтобы пес кастрировал меня, откусил острыми клыками все хозяйство – от боли, от страха… Но Реглис не шевелился. Стоял с открытой пастью и смотрел влажными глазами, а слюна капала на мои штаны. Странно, но вся его агрессивность испарилась. Взгляд у него был плачущий, как у домашних псов, молча выпрашивающих ласку у хозяина…
Я искал в себе самый нежный из голосов, шепот, чтобы успокоить Реглиса, и не мог произнести ни звука. Мой страх перешагнул границы разумного… Я мог только сидеть, окаменев, молчать и делать вид, что меня нет… Мною управлял древнейший инстинкт, сформировавшийся миллионы лет назад…
Ивана сползла с сиденья вниз, так что из-под приборной доски выглядывали одни глаза. В виски́, как старый парус на мачте галеры, бился вопрос:
– А… ваш брат?
– Он спал на полу у моих ног. Придурок отключился в разгар жертвоприношения, оставив меня в смертельной опасности. Такое с ним случалось очень часто, больной мозг перегревался и замирал. Картина была весьма… специфическая. Я, связанный, как мелкий дилер-воришка, пойманный наркобароном за руку. Пес на грани обморока, его зубастая пасть в непосредственной близости к моим яйцам. Мой брат, мирно храпящий на авансцене…
