Во время моего последнего визита к мистеру Шнайдеру он выписал мне таблетки и сказал: «Вы должны воздерживаться в течение хотя бы двух недель». – «Ничего страшного», – ответила я. Мистер Шнайдер очень удивился: «Да, но как это воспримет Джон? Для мужчины даже десять дней – это много, а у вас и так был трехмесячный перерыв из-за ребенка». Меня так и подмывало сказать ему: «Да ему на это плевать, он и три недели может ко мне не прикасаться. Видите ли, я его не так уж сильно привлекаю». Разумеется, я не сказала ничего подобного – еще не хватало, чтобы за ним закрепилась репутация странного и холодного мужчины, что неправда – он чудесный, и я его люблю. «О да, бедный Джон!» – вздохнула я, и доктор Ш. рассмеялся: «Ну ничего, вы еще свое наверстаете!» Я чуть не разревелась.
Я обожаю Джона, и поэтому мне так трудно сказать ему, что он женился на сексуальной маньячке. У меня есть Кейт, мое сокровище. Я ни за что на свете не согласилась бы с ней расстаться, она моя любовь и мое счастье. Как бы мне хотелось перестать думать о сексе, но мне всего 20 лет и я занимаюсь этим всего два года, да и то почти год, пока я была беременна, он ко мне не прикасался; у меня не было мужчин, кроме Джона, и я готова спорить, что раньше он был такой же, как я, но сумел избавиться от этого наваждения благодаря Улле, и для меня это как пощечина, потому что она потрясающе сексуальна и привлекательна. Конечно, я ее ненавижу – ну, не то чтобы ненавижу, ведь я с ней даже не знакома, но я зла на нее за то, что она получила от него так много, и за то, что он желал ее больше, чем желает меня. Это ревность, вот что это такое.
Если бы он признался, что изменяет мне, я бы умерла на месте, от ревности к этой неведомой девице я была бы готова ее убить. Да, я уверена, что так бы и сделала. Мне не верится, что я – просто сексуально озабоченная особа, я явно не такая, но для меня это становится каким-то наваждением. Это последнее – на самом деле последнее, – чего я хотела бы для себя в жизни.
Понедельник
Джон в Париже, уехал на встречу с гитаристкой, которая считает себя лучшей в мире, чтобы сыграть ей тему своей сонаты. Джона должны показать в фильме – он будет играть и управлять оркестром. Я сейчас в саду, а вокруг поднимается настоящий ураган. Сегодня утром звонила мама. Отец в больнице, у него прободение язвы. Я решила сейчас же ехать в Лондон. С Кейт останется Джон. Я обменялась билетами с Глорией
[83], которая туда не хочет. Мой дорогой Джон, он сама доброта. Он сказал, что, если бы ему позвонила я, он примчался бы сразу. Судя по всему, папу положили в больницу в пятницу.
3 июля
Никогда я не была так несчастна, как в эти дни. Честное слово, меня так много раз охватывало желание умереть, что я невольно задумываюсь: а вдруг я правда скоро умру? Ты даже не представляешь себе, до чего я подавлена, разочарована и опустошена; никогда еще я не чувствовала такого равнодушия к себе со стороны мужчины, которого я люблю; меня не покидает ощущение, что моя жизнь катится под откос, и я не знаю, как долго смогу продержаться в этом состоянии. Боюсь я одного: что, если решусь на разрыв, это сделает меня еще несчастнее. Моя гордость задета. Мое сердце разбито. Моя карьера захлебнулась. Он не дал мне ни единого шанса, потому что никогда не верил в меня. Богом клянусь: если все останется по-прежнему, я уйду к первому встречному, к любому, кто согласится посвящать мне хоть немножко больше времени; кто захочет, чтобы я раскрыла свои способности; кто будет во мне нуждаться и хотя бы чуть-чуть обо мне беспокоиться; к тому, кто не будет каждую секунду думать только о себе. Я начинаю его ненавидеть. Я ненавижу его эгоизм.
Я взрослею, но он этого не замечает. По его мнению, мне надлежит держать рот на замке и молчать в тряпочку. Он меня не уважает, а ведь именно уважение заставляет женщину почувствовать себя женщиной. Меня гнетет одиночество, а я хочу быть желанной, я хочу, чтобы меня целовали и обнимали, я хочу ВСЕГО. Проблема в том, что я хочу получить все это только от Джона, потому что я его люблю, но мне кажется, что он меня разрушает, как до меня разрушил других женщин.
Август. Я ухожу от Джона
Я стою под дождем. В одной руке – чемодан, в другой – переносная колыбель. У меня кружится голова. Мне 20 лет, но мне так холодно и одиноко, как не было никогда в жизни. Я молю Бога, чтобы дал мне силы вернуться назад, домой, в тепло, и снова стать такой же влюбленной, как раньше. На Кадоган-сквер было темно. Я пешком дошла до Кингс-Роуд, похожая на испуганную героиню бульварного романа. Проходя мимо припаркованной машины, я увидела в оконном стекле свое отражение – лохматая, по щекам растеклась тушь. Если со мной что-нибудь случится, подумала я, он умрет от беспокойства, но я слишком хорошо знала, что он спокойно спит. Наша ссора не произвела на него никакого впечатления. Я всегда знала, что этим кончится. Если бы только я позволила, как обычно, себя раздавить… Но я чувствовала, что должна оставаться холодной и ни в чем ему не уступать. Он стал мне настолько чужим, что это было только справедливо.
* * *
То, что я записала в дневнике, чем-то напоминает сценарий небольшого эпизода. Я и правда ушла из дома, что было с моей стороны огромной ошибкой. Я только что вернулась из Альмерии, где Эндрю участвовал в съемках фильма «Грязная игра» с Майклом Кейном в главной роли. Любопытно, что в это же время там находилась Брижит Бардо, только что расставшаяся с Сержем: отсюда в его песне «Инициалы Б. Б.» возникает слово «Альмерия». Я вернулась в Лондон, потому что мне позвонил отец и сообщил, что Джон Барри в Риме, живет в том самом отеле, где мы проводили медовый месяц, и живет там не один. Поэтому я и вернулась вместе с poor
[84] Кейт, которой исполнилось всего три месяца. В аэропорту я разбила ее бутылочки, и Майкл Кейн посоветовал напоить ее из чашки, что мне превосходно удалось. Когда я приехала на Кадоган-сквер, оказалось, что Джон дома. Он с царственным видом восседал на стуле. Я начала возмущаться: как он мог уехать в Рим с другой женщиной, на что он мне ответил: «The time has come for us to go our separate ways»
[85]. Я уложила Кейт в переносную колыбель, из которой еле успела ее достать, и навсегда покинула этот дом.
Вместе с Кейт я вернулась к родителям в Чейн-Гарденс. Я позвонила им из телефонной будки на Кадоган-сквер и сообщила, что мой брак распался. Они велели мне немедленно ехать к ним. Они ни разу не сказали мне: «А ведь мы тебя предупреждали!» Они встретили нас с Кейт с распростертыми объятьями.
* * *
Чейн-Гарденс
Ты видел, что Эндрю притащил из Линкольн-Хауса
[86]? Кусок каминной трубы. Дом перестраивают. Я думала, что некоторые вещи никогда не меняются, но вот что мы сейчас наблюдаем: дом разнесен в щепки, а щепки разбросаны по всей округе. Уму непостижимо. Мать моего отца жила одна со своими пекинесами, двумя попугаями и выводком канареек, которых сажала на чайник и кормила печеньем «Huntley & Palmers». Ее шофер Уолли жил со своей женой Мейвис в небольшом домике, расположенном во дворе. Я помню, как он приезжал встречать нас на вокзал на своем «ровере», на заднем сиденье которого сидели пекинесы. Когда мы приближались к большим белым воротам парка, собаки начинали скулить.
