После ужина мы вместе с Ги де Ротшильдом пошли на премьеру фильма «Смерть в Венеции». Я сидела рядом с Ги, а Серж – рядом с Мари-Элен. Сержу фильм понравился. Наша с Ротшильдами реакция была более сдержанной: фильм очень красивый, но не такой тонкий, как книга; в романе герой – в первую очередь эстет, а в картине слишком много страстных вздохов и стонов…
7 июня
Наконец-то Кейт поправилась после бронхита. Сейчас ей не сидится на месте, она лазает повсюду – ни минуты покоя.
В прошлую субботу случилось ужасное событие. Мы с Сержем решили в выходные спокойно отдохнуть в Туке. Но в пятницу вечером позвонила явно встревоженная Линда и сказала, что заболел папа. Все в шоке: у него обнаружили опухоль, и не исключено, что злокачественную. Линда была в отчаянии. Папа запретил ей звонить мне, чтобы меня не волновать, но бедная Линда была совсем одна: Эндрю работал, а мама уехала в Кембридж на репетиции своей пьесы. Я очень испугалась и позвонила в Лондон доктору Робертсу, но его помощница сказала, что он не может подойти к телефону. Я объяснила ей, кто я такая и почему так волнуюсь за папу; если она сможет связаться с доктором Робертсом, пусть попросит его перезвонить мне из деревни за мой счет. Доктор Робертс перезвонил через два часа, которые мне показались вечностью. Он сказал, что не видит причин для срочной операции и запланировал ее на среду, что никакой опасности нет и тревожиться не о чем. Я хотела немедленно лететь в Лондон, но он сказал: «Ни в коем случае не делайте этого! Вы только заставите его напрасно волноваться!» Я согласилась, но добавила, что мне просто хочется быть рядом с ним, чтобы его поддержать. Ночью я почти не спала и решила лететь в Лондон в субботу утром. Серж повел себя наилучшим образом и отменил наш уик-энд в Туке. В 4:30 мы вылетели и в 6:15 были уже в Чейн-Гарденс.
Линда предупредила, что папа не такой, как всегда, потому что находится под действием сильных обезболивающих. Она хотела меня подготовить, но это ей не удалось. Папа встретил меня ласково, но в его голосе звучало такое отчаяние, что я едва сдержала слезы. Он сказал, что мечтает увидеть малыша и надеется, что он родится на этой неделе, иначе он его уже не увидит, как и отец Сержа. Мы обнялись, и мне пришлось спрятать лицо, уткнувшись ему в пижаму, чтобы он не заметил, что я плачу. Я больно ущипнула себя, стараясь остановить слезы. В ту субботу, чем сильнее действовали обезболивающие, тем печальней становился папа. Он вдруг принялся благодарить меня за всякие пустяки, которые я для него делала, хотя их и сравнить невозможно с тем, что он сделал для меня. Он сказал, что, когда я выходила замуж, ему было плохо – физически плохо, и именно это послужило толчком к появлению язвы и развитию болезни. Вот так, сами того не замечая, мы способны ранить своего отца. Я об этом понятия не имела, но так вышло, что я причинила боль единственному на свете человеку, ради которого перевернула бы землю и небо, лишь бы избавить его от страданий. Он сказал, что очень любит Сержа, и попросил принести его фотографию, чтобы поставить себе на тумбочку. Еще он добавил, что мне с ним повезло и что со стороны Сержа было очень любезно прийти его навестить. Я счастлива, что он любит его так же, как я, и видит в нем то же, что вижу я. В 16 часов Сержу пришлось уйти, и я проводила его в аэропорт. Ужасно, что я не смогла остаться с ним до последней минуты. Он оказал нам огромную поддержку и повел себя как истинный джентльмен, например, подарил папе свои часы – очень красивые, с рисунком на деревянном корпусе. На удачу.
Линда отвезла меня в мой домик на Чейн-Роу
[122], и я сразу пошла спать. Я с огромным интересом рассматривала коллекцию журналов Playboy и Penthouse, которые собирал Серж. Когда его со мной нет, я сплю в его спальне.
11 июня
Завтра уезжаем из Лондона. Вчера я разговаривала с папой. Операцию ему назначили на 23-е, так что я надеюсь, что он сможет провести с нами пять дней на острове Уайт. Серж присоединится к нам в понедельник утром. Вчера я навестила мать Сержа. Она выглядит лучше, но по-прежнему сильно горюет и кажется немного потерянной. Не думаю, что Серж уговорит ее поехать вместе с нами на остров Уайт. Она не хочет покидать Париж. Я очень люблю ходить к ней. Я уверена, что ее необходимо как-то отвлекать от мыслей об отце Сержа.
Серж водил меня ужинать к Люка Картону – это старинное и весьма рафинированное французское семейство. По пути мы зашли выпить по стаканчику в «Максим». У меня была с собой корзиночка черешни. Они предложили вымыть ягоды и переложить на серебряное блюдо, но я люблю есть черешню немытой, теплую и чуть запыленную. Так я ее и съела, прямо из корзинки. Серж выпил бутылку шампанского, захмелел и сделался невероятно мил. Наш скрипач, как всегда, играл для нас «Грустный вальс» Сибелиуса. Серж сказал ему, что его отец, который был в «Максиме» пианистом, умер полтора месяца назад. Бедняга страшно расстроился. Он печально щипал струны своей скрипки, готовый заплакать. После этого я весь вечер думала об отце Сержа и о том, как он был бы рад сидеть вместе с нами у «Максима». Он ведь так ни разу сюда и не пришел. Мы собирались пригласить их с матерью Сержа на ужин, но не догадывались, что у нас оставалось так мало времени. Я не писала про этот ужасный уик-энд, случившийся почти два месяца тому назад, потому что была слишком потрясена. Бедный Серж, для него это было страшным ударом, но он вел себя очень мужественно и, как мог, поддерживал мать и сестер, которые были вне себя от горя.
Это случилось в четверг 22 апреля в 8 часов утра
К нам в спальню прибежала Джоанна
[123] и сказала, что звонит Жаклин. Было еще очень рано, и я не вполне проснулась, но Серж вскочил мгновенно и бросился к телефону. Позже он говорил мне, что его кольнуло предчувствие чего-то серьезного и нехорошего. Он разговаривал очень тихо, но по звуку его голоса я поняла, что и правда происходит что-то ужасное. Он сказал что-то вроде: «Сейчас» – и повесил трубку. В спальне было темно, но я частично видела его лицо – по щекам бедного Сержа текли слезы. Каким-то детским голосом он сказал: «Мой папа умирает». У меня нет слов, чтобы описать его лицо и этот голос. Я никогда не видела так близко такой боли, потому что, когда умерли мои бабушка с дедушкой, со мной не было папы и мамы и я не видела на их лицах того выражения шока, какое сейчас наблюдала на лице Сержа. Жаклин только что сообщила ему, что их отец умирает. Почему, отчего – этого я не знала и не хотела его расспрашивать, чтобы не причинять лишнюю боль. Я попыталась внушить ему надежду: «умирает» еще не значит «умер». Но он сказал, что положение безнадежное. Врач объяснил Жаклин, что сделать ничего нельзя. Поезда на 11 часов не было, а ждать мы не хотели, и тогда я предложила поехать на такси. Так мы и поступили. С. не хотел брать меня с собой, потому что я была беременна, но когда еще человек, которого ты любишь, так нуждается в твоей помощи, как не в такие минуты горя и отчаяния? В общем, я быстро оделась и дала слово, что буду держаться в сторонке. Мы заехали за Жа-клин. Она села на заднее сиденье рядом с Сержем. Все два часа пути мы плакали и боялись, что приедем слишком поздно.
