Сильвер, который печатает под мою диктовку, говорит, что в этом письме недостает главного. На какую реакцию я рассчитываю? Ему кажется, что письмо вышло слишком буквальным, слишком бодрийяровским. Он говорит, я замалчиваю все трепетные моменты, маленькие нюансы, которые кажутся ему особенно трогательными. Получилась вовсе не та Экзегеза Тупой Пизды, которую он ожидал. Но, Дик, я уверена, что, прочитав, ты поймешь, что все это – правда. Ты поймешь, что игра реальна, или даже лучше – реальность, а на «даже лучше» как раз все и завязано. Какой секс лучше наркотиков, какое искусство лучше секса? «Даже лучше» означает достижение максимальной интенсивности. Влюбленная в тебя, готовая окунуться в это чувство с головой, я снова чувствую себя шестнадцатилетней – сутулой, в кожаной куртке, жмущейся к друзьям в уголке. Ёбаный нестареющий образ. Когда на все похер или когда знаешь, что последствий не избежать, но это тебя не останавливает. И мне кажется, что ты – я – по-прежнему стремимся к такому, и как же волнующе обнаружить это в других.
Сильвер думает, что и он такой же анархист. Но это не так. Я люблю тебя, Дик.
Крис
Но закончив эти письма, Крис и Сильвер решили, что они способны на большее. Что, кажется, они сказали не все. Так они начали второй раунд и провели почти всю пятницу, сидя на полу гостиной в Крестлайне, передавая ноутбук туда-сюда. Каждый из них написал еще по письму: Сильвер о ревности, Крис о группе The Ramones и о «третьем отстранении» Кьеркегора. Сильвер писал: «Может, я хотел бы быть как ты – жить одному в доме, окруженном кладбищем. И правда, почему бы не срезать путь? Поэтому я сильно увлекся этой фантазией, и в эротическом плане тоже, ведь желание заразительно, даже если оно направлено не на тебя. В нем есть сила и красота, и, похоже, я подсел на Крис, подсевшую на тебя. Постепенно я стал забывать, что ничего, в сущности, не случилось. Наверное, в дальнем уголке души я понимал: чтобы не начать ревновать, мне оставалось разве что включиться в эту выдуманную связь каким-то извращенным образом. Как иначе я смог бы вынести то, что моя жена на тебя запала? В голову приходят довольно пошлые мысли: ménage à trois, покорный муж… мы трое слишком сложно устроены, нас не подогнать под такие тоскливые архетипы. Пытались ли мы открыть новые земли? Твое ковбойское амплуа идеально вписалось в грезы Крис об отчаявшихся мужчинах, несчастных и молчаливых, которые ее отвергали. Само то, что ты не перезваниваешь, превращает твой автоответчик в белый экран, на который мы проецируем наши фантазии. Да, в какой-то степени я подыгрывал Крис, потому что благодаря тебе она снова вспомнила о больших вещах, как в прошлом месяце после поездки в Гватемалу. Потенциально мы все лучше, чем кажемся. Мы столько всего не обсудили. Но, может быть, это и есть путь к дружбе. Обмен идеями, которыми нельзя обмениваться…»
Второе письмо Крис было менее благородным. Она снова начала с дифирамб лицу Дика: «Я разглядывала твое лицо тем вечером в ресторане – надо же, разве не так начинается песня “Needles & Pins“ The Ramones: I saw your face, it was the face I loved, And I knew – и я почувствовала то же, что я чувствую каждый раз, когда слышу эту песню; и когда ты позвонил мне, мое сердце колотилось, а потом я подумала, что, может, мы могли бы сделать что-то вместе, переосмыслить подростковую влюбленность так же, как The Ramones переосмыслили оригинал „Needles & Pins“. The Ramones впустили в нее возможность иронии – иронии, которая не ослабляет эмоциональность песни, но делает ее сильнее и правдивее. Сёрен Кьеркегор называл это „третьим отстранением“. В своей работе „Критика и кризис в жизни актрисы“ он утверждает, что ни одна актриса не способна сыграть четырнадцатилетнюю Джульетту, пока ей не исполнится хотя бы тридцать два. Потому что актерское мастерство – это искусство, а искусство подразумевает умение дистанцироваться. Сыграть вибрации между „здесь“ и „там“, между „тогда“ и „сейчас”. Не кажется ли тебе, что реальность лучше всего постигается с помощью диалектики? P. S. Твое лицо: подвижное, скалистое, красивое…»
Когда Сильвер и Крис завершают свои вторые письма, уже почти вечер. Вдали мерцает озеро Грегори, взятое в кольцо заснеженными горами. Полыхающий и отрешенный ландшафт. На сегодня они оба довольны. Воспоминания о домашнем уюте, когда Крис была молода – двадцать лет назад: фарфоровая рюмка для яиц, сине-белая чайная чашка с орнаментом из человеческих фигурок. Лазурная птичка на дне чашки проглядывает сквозь янтарный чай. В этих двух вещицах таится вся прелесть мира. Когда Крис и Сильвер убирают ноутбук, на улице уже темно. Она готовит ужин. Он возвращается к работе над книгой.
ПРИЛОЖЕНИЕ B: ИСТЕРИЯ. ЧАСТЬ I. СИЛЬВЕР ВЫХОДИТ ИЗ СЕБЯ
Крестлайн, Калифорния
10 декабря 1994 года
Дорогой Дик,
этим утром меня осенило. Нужно, чтобы Крис отправила тебе короткую записку, которая прервет этот спертый, перегруженный отсылками бред. Вот что она должна написать:
«Дорогой Дик, в среду утром я отвожу Сильвера в аэропорт. Мне нужно поговорить с тобой. Мы можем встретиться у тебя?
С любовью, Крис»
Я подумал, это будет блестящим ходом: фрагмент реальности вдребезги разнесет этот рассадник нездоровых чувств. Ведь, по сути, мы писали письма самим себе, ménage à deux. Я придумал это название для нашего текста до того, как лечь спать, и мне не терпелось рассказать о нем Крис, как только она проснется. Но эффект оказался обратным. После вчерашних бурных обсуждений Крис удалось унять одержимость тобой. Она вернулась к исходной точке – брак, искусство, семья, – но моя взволнованность перезапустила ее наваждение, и внезапно мы опять были отброшены в реальность нереального, к игре, которая лежит в основе всего этого. На первый взгляд, дело было в том, что Крис переживала из-за своего сорокалетия, по крайней мере так она говорила. Боюсь, мои письма были слишком возвышенными и покровительственными. В любом случае позволь мне попробовать еще раз –
Сильвер
* * *
Калифорнийские голубые сойки вопили за окнами хозяйской спальни. Сильвер сидел облокотившись на две подушки, печатая и поглядывая сквозь стеклянные двери на террасу. Покуда они с Крис спали вместе, им редко удавалось встать до полудня, как бы они ни старались это изменить. Пока Крис еще дремала, Сильвер варил первый кофе и нес его в спальню. Затем Крис рассказывала Сильверу о своих снах, а потом о своих переживаниях, и лучшего, более чуткого и внимательного слушателя, чем Сильвер, было не найти. Затем Сильвер шел за тостами и вторым кофе. За кофе разговор переходил в другое русло, становился более общим, охватывая все и всех. Они считывали отсылки друг друга и чувствовали себя умнее, когда были вместе. Сильвер и Крис входили в пятерку самых начитанных людей среди своих знакомых – истинное чудо, ведь ни один из них не заканчивал достойное учебное заведение. Ей было так спокойно рядом с ним. Сильвер, Сильвалиум, полностью ее принимал, и она пила кофе маленькими глотками, чтобы освободить голову от утренних сновидений.
Сильверу сны никогда не снились, и в своих чувствах он разбирался едва ли. Поэтому они иногда играли в «Объективный коррелят» – игру, придуманную для выманивания его чувств. Кто является метонимическим отражением Сильвера? Студент художественной школы? Их собака? Сторож cо склада «Дарт Кэньон»?
