День померк, даже радость, что она жива, что вернулась, уже не несла его на крыльях. Она вернулась не к тебе, Князь. Она улыбается другим, целует других... смотрит куда угодно, только не в твою сторону. А ты... как и раньше, будешь наблюдать за недоступным тебе счастьем в замочную скважину, словно вор. Потому что оно не для тебя. ОНА не для тебя.
Воздух вдруг стал таким густым и обжигающим, что его невозможно было ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он думал, что ему было больно раньше? Ерунда! До этого момента он и понятия не имел, что такое настоящая боль!
Вздрагивая, он отступил назад в полумрак коридора. Зеркало, висевшее на стене, отразило потерянного, несчастного человека. Кириан знал, чего хочется этому человеку — побежать к ней, схватить в охапку, зарыться лицом в ее волосы, разрыдаться, наконец.
— Ты жалок, — сказал себе Князь, намеренно растягивая гласные.
И как всегда, когда ему было особенно плохо, привычная броня с лязгом вернулась на свое место.
Через минуту у парадного входа стоял Князь. Такой, каким его не видели уже очень давно. Спокойный как камень, холодный, надменный. Презрительный прищур и знаменитая Княжеская кривая полуулыбочка.
Конечно, он не нашел сил уйти совсем — выбрался из холла на крыльцо, но так и не подошел к компании парней, что окружали девушку. Сделал вид, что у него свои дела и вообще... ах, вернулась? Ну поздравляю.
И вдруг в какой-то момент он понял, что Иллис его заметила. И...
Она смотрела в упор, не отводя глаз. Долго. Целую минуту.
«Вот и ты... Здравствуй. Все тот же. Я скучала... даже по этим твоим противным рожам. Но тебе же это не нужно...»
У Кириана все оборвалось внутри, когда Иллис с чуть заметным вздохом взяла и отвернулась от него. Словно от пустого места. Значит, он не ошибся. Значит... он по-прежнему для нее никто.
Стало так невыносимо, что Кириан на секунду упустил контроль и эта боль отразилась на лице, но, к счастью, никто не заметил. Кроме Льена. А тот только вздохнул и не стал влезать.
Иллис тоже вдруг почувствовала, как поблекла ее непосредственная радость от возвращения. Не то чтобы совсем, но... как-то разом навалилась усталость, и шрамы разнылись с новой силой. Она ушла со двора, так ни разу и не обернувшись. Просто ушла, изо всех сил стараясь не хромать и вцепившись в чью-то руку. Она не видела чью. Вообще ничего вокруг не видела.
Там, в башне, и все время потом она мечтала хотя бы раз еще заглянуть в эти глаза. И вот мечта сбылась. Но глаза такие же холодные и пустые. Как всегда. Почему она решила, что что-то изменилось?
Кириан в это время почти бежал. За ворота, по дороге, куда-нибудь! Туда, где хотя бы возможно будет дышать и не умирать оттого, что она отвернулась... не к нему.
Следующие несколько дней парни почти не отходили от Иллис. Они с большим неудовольствием подпускали к ней всех тех, кто тоже был рад ее видеть. Они не давали ей поднять ничего тяжелее ложки. Даже тарелку. Они готовы были вообще носить ее на руках круглыми сутками, если бы она не взбунтовалась.
Они демонстративно закрыли окно на защелку, словно девушка собиралась выпрыгнуть из него и скакать по деревьям прямо сейчас. Она улыбалась через силу, отбиваясь от этой выходящей за любые разумные пределы заботы.
И даже все вместе они не могли переломить ее упрямого намерения как можно быстрее вернуть форму. Поэтому вынуждены были смириться с ее тренировками.
Но особо на фоне остальных выделялся Майс.
Он не сводил с Иллис глаз, словно опасался, что отвернись он — и она снова исчезнет Майс первым оказывался рядом, когда ей было что-то нужно, любая мелочь, любой пустяк. Таскал ей цветы и шоколадки в каких-то совершенно непомерных количествах, что-то рассказывал. Только чтобы увидеть, как она снова улыбается. А улыбалась она теперь не часто. И норовила остаться одна.
Кириана же и вовсе избегала. Стоило ему появиться, как она сразу же замолкала, отворачивалась, а то и просто уходила.
К тому же в связи с ранением Иллис освободили от обязательного посещения занятий, и она работала с преподавателями по индивидуальной программе. Князь так и не дождался возвращения своей соседки по парте.
Кириан страдал. Каждый день. Каждый час и каждую минуту Еще хуже, чем до ее отъезда. Гораздо хуже. Он старательно делал вид, что не видит ее. Но он больше не мог ее не видеть. Хотя, что за чушь! Он всегда видел только ее, причем везде и сразу!
Он стал на редкость туп и раздражителен. И почти совсем забросил занятия.
— Эй, Князь, тебя не было на философии. Ворон без тебя тоскует, два раза спрашивал.
— Паршиво выглядишь, приятель. Может быть, тебе в лазарет?
— Курсант ди Кейрош, я вас не узнаю. Этот простейший постулат мы изучали еще на втором курсе! Вы что, плохо спали сегодня?
Плохо спал? Он вообще почти не спит. И нет, он не пойдет в лазарет. А не пошли бы вы все вместе!!!
Такие разговоры повторялись все чаще, потом пришло сердитое письмо от отца, на которое Кириан даже попытался что-то ответить...
«Здравствуй, отец!
Почему ты беспокоишься обо мне? Уверяю тебя, у меня все в полном порядке. Я здоров и отлично себя чувствую. Я немного отстал по программе, из-за этой кутерьмы на границе занятия шли не регулярно. Но я непременно нагоню, можешь не сомневаться.
Отец, мне плохо! Мне очень, очень, очень плохо! Мне так нужно поговорить с кем-то. Еще немного — и я не выдержу, сойду с ума. Помоги мне, ведь я же твой сын!»
Лист дорогой белой бумаги, покрытый ровными строчками, смялся в кулаке и посыпался на подоконник в коридоре неровными клочками, после того как Кириан его разорвал. И вздрогнул, услышав за спиной неожиданный голос:
— Сдается мне, рвать письма — не самый лучший способ довести их до адресата. Не хочешь рассказать, что с тобой происходит?
Кириан резко обернулся и сжал губы.
— Проваливай, ра Сайеш. То есть... не до тебя. Извини.
— Понятно. Ладно. Тогда вот что я тебе скажу...
— Ты думаешь, мне это интересно? — перебил Кириан и из последних сил отвернулся, изображая равнодушие.
— Думаю, да, — Льен словно насквозь просветил Князя взглядом. — Но возможно, я ошибаюсь. Тогда... вернешь магографию? Она же у тебя с собой?
Ответить на это было нечего. Они помолчали...
— Я так и думал. Захочешь поговорить — всегда к твоим услугам.
И он ушел. А Кириан запоздало дернулся. Поговорить с Льеном... Он не высмеет, возможно даже поймет. Но Кейроши не показывают свою слабость никому. Тем более врагам, пусть даже и бывшим. Интересно, с каких это пор он перестал считать Льена врагом?
Может быть, Льен смог бы выслушать... надежды на подсказку Кириан не питал,но хотя бы выслушать ведь мог бы? Только ему великолепный Князь смог бы признаться, что чувствует себя раздавленным ничтожеством. Только ему он сказал бы вслух то, чего даже себе 8 мыслях сказать не может.
