Однорукий равнодушно смотрел на сидящего на столе мальчика. Наконец он вздохнул.
– Давай-ка я расскажу тебе притчу, – произнес он. – Один человек обзавелся новым слуховым аппаратом, и он рассказывал приятелю о том, какой хороший аппарат ему поставили. «Обошелся мне в двадцать тысяч долларов, – сказал он, – работает на литиевой батарее, способной проработать сотни лет. Мне его хирурги прямо в черепную кость внедрили, подсоединили к нервному стволу в основании мозга». Друг восхитился: «Ух ты! Как называется твой аппарат?» А человек со слуховым аппаратом посмотрел на часы и ответил: «Без четверти двенадцать».
Салливан пожалел, что притча оказалась такой короткой. Наверняка Ники… рано или поздно зашел бы к ним, увидел происходящее и положил конец безобразию. Обрез не дергался, но нежданный гость стоял слишком далеко, чтобы Салливан мог успеть с прыжка отбить оружие в сторону до того, как оно выстрелит.
– Я дам тебе двадцать тысяч долларов, – произнес однорукий. – Я возьму ваш пистолет, который валяется у стены, с ним можно незаметно и не вызывая подозрений держать вас на мушке. Мы сходим за деньгами, и, когда я отдам их тебе, ты научишь меня, что делать. В публичном месте у меня не будет нестерпимого желания пристрелить тебя прямо на улице. Когда избавлюсь от запора, смогу убить любого и съесть, ты мне уже не нужен будешь.
Кути качнул головой назад и вперед:
– Нет, тебе все равно будет нужен Томас Эдисон.
Лицо однорукого сложилось в глумливую улыбку.
– За такую сумму ты бы точно рассказал мне. Ты ведь даже не знаешь, как это сделать, да? – Он поменял положение, и ствол немного приподнялся.
– Еще как знает! – резко воскликнула Элизелд.
Кути сердито посмотрел на нее:
– Черт подери, Анжелика, я прекрасно знаю, как ему разблокироваться. Не стоит полагать, будто ты… помогаешь блефовать старому дураку.
– Нет-нет, – вставил однорукий. – Может, и знал когда-то, но сейчас ты старый маразматик. Сколько тебе, сто пятьдесят лет? – Он хихикнул. – Я даже вижу, что на тебе сейчас надеты памперсы для престарелых.
Руки Кути принялись расстегивать пуговицы на рубашке.
– Я могу, будь ты проклят, доказать, что ты не прав. – Он натянуто улыбался, но лицо его покраснело. – Вот это электрический пояс, его бы замкнуло от мочи! – Трясущимися пальцами он никак не мог справиться с пуговицами. – Поверь, ты говоришь с тем, кто разбирается в электричестве! Недавно я получил…
– Эдисон, он тебя подначивает! – тревожно заметила Элизелд. – Не дай ему тебя смутить! Это не стоит…
– Ты попросту нанимал тех, кто разбирается в электричестве, – перебил ее человек с обрезом и покачал головой, довольный своей шуткой. – А ты всегда занимался ерундой… вроде шин из молочая? Вот это был реальный прорыв, да?
– Между прочим, мне недавно присвоили степень бакалавра наук…
– Да неужели? И где твой диплом? – Однорукий рассмеялся. – Бакалавр наук, ага. Дерьмо собачье. Давай теперь получи степень доктора наук. И засунь куда подальше.
Кути взвился от негодования:
– Это не какой-то там «дерьмовый диплом», дремучий ты…
– Так что же мне сделать, раз ты такой умный?
– Эдисон, не… – быстро произнесла Элизелд…
Но рот Кути уже открылся, и Эдисон выпалил:
– Я тебе уже говорил: сведи глаза и сплюнь.
Однорукий сразу так и сделал. Он свел глаза к переносице так, что зрачки скрылись, словно вот-вот соприкоснутся за ней, и широко распахнул рот.
Короткий ствол обреза пошел вверх и раскачивался туда-сюда, так что Салливан отпрянул к кухонному столу. Он посмотрел на Кути: тот только поежился, глядя огромными от страха глазами.
Казалось, будто в горле у однорукого находится хирургически имплантированный громкоговоритель: из его легких вырывался сумбурный хор из голосов обозленных мужчин, плачущих детей и смеющихся женщин.
Вероятно, он пытался сплюнуть. Его нижняя челюсть неистово двигалась, а язык страшно дергался, пока наконец не выделился один из голосов, женский – визгливый и трескучий, и, словно ускоряемый магическим эффектом Доплера, стал ближе, громче и чище.
И когда однорукий плюнул – стал неистово тужиться и конвульсивно извиваться как хлыст…
…и из его рта выстрелила красная сверкающая змея. Она загорелась, не успев шлепнуться на пол, мгновенно наполнив воздух столь невыносимой вонью аммиака и серы, что невольно стушевавшийся от внезапного явления гостя Салливан теперь непроизвольно попытался увильнуть от испарений. И леденящий, хохочущий ветерок шмыгнул мимо него, тут же пробил жалюзи и с дребезгом выбил стекло.
Все засуетились: Кути соскочил со стола и на полу столкнулся с Элизелд, которая бросилась в сторону разбитого окна и пистолета, красная змееподобная штука скакала и билась перед одноруким, который выгнулся вперед из-за ползущего изо рта ручья слюны, а Салливан отскочил от кухонного стола, перепрыгнул через дергающуюся «змею» и ударил по руке с обрезом.
Выстрелили оба ствола – с таким грохотом, словно через потолок на них обрушился грузовик. Прыгая, Салливан думал лишь о том, чтобы выбить обрез, но ударом сжатого воздуха его бросило чуть дальше: он ударил однорукого коленом по голове, потом плечом и подбородком стукнулся о косяк двери спальни, отскочил от него и приземлился на одно колено.
Комната наполнилась облаком едкого дыма, и краем слезящихся глаз он нашел Элизелд и Кути. В звенящей тишине оглушенных барабанных перепонок они подскочили на ноги и кинулись открывать входную дверь. Не имея возможности дышать, Салливан прополз вокруг красной змеи, которая уже расслаивалась и разваливалась, и, больно опираясь на ладони и колени, заспешил навстречу дневному свету и пригодному для дыхания воздуху.
Он поднатужился и изо всех сил вытолкнул себя через дверь на улицу – на свежий воздух, перекатился через порог и упал спиной на холодный асфальт. От леденящего ветра потные волосы стали вязкими, а рубашка прилипла к телу.
На дорожке стоял Ники Брэдшоу в широченной гавайской рубашке и смотрел на него сверху вниз ничего не выражающим, старым обветренным лицом. Позади Брэдшоу натужно улыбались два типа в тренировочных костюмах, каждый держал в руке полуавтоматический пистолет.
«Какие-то 9-мм пистолеты, – отрешенно подумал Салливан, – «беретты», «зиги» или «браунинги». После фильма «Смертельное оружие» с Мэлом Гибсоном все словно сошли с ума по 9-мм». Он покосился мимо пряжки на своем ремне и увидел, как за медленно наклоняющейся, чтобы положить на асфальт его пистолет, Элизелд наблюдает еще один улыбающийся и вооруженный по писку моды молодчик.
Ноздри Салливана расширились от нового запаха – жженой карамельной вони сигарет с ароматом гвоздики. И когда зазвучал женский голос, отчетливо слышимый в его оглушенных ушах, Салливану не понадобилось ее видеть, он и так знал, кто она. Все-таки одиннадцать лет она была его начальницей.
