И он остановился так резко, что чуть не потерял равновесие, и оттолкнулся от стены, чтобы попятиться.
Стена была влажной от все еще горячих брызг крови, и сквозь тонкий клубящийся темно-красный туман он увидел полного старика, одетого в черное пальто и мятую черную шляпу, который смотрел на него широко раскрытыми глазами. «Выстрел», – подумал Раффл, мельком оглядевшись в поисках тела Кути, но вместо него увидел разодранный, окровавленный скелет Фреда.
А Кути нигде не было.
Старик начал было отворачиваться, но внезапно сделал пируэт и прыгнул на Раффла, высоко вскинув длинную ногу, и с силой врезал ему в ухо носком черного, какого-то мохнатого ботинка; от удара у Раффла закружилась голова, он, шатаясь, сделал несколько шагов назад и удержался на ногах лишь благодаря подвернувшимся перилам бассейна.
Рот старика распахнулся, и хотя между неровными зубами обильно текла кровь, сумел выговорить:
– Ну-ка, сучьи дети, посмотрим, как вы теперь сможете захватить меня!
Мальчик только что сказал, вспомнил Раффл, нечто вроде: «Убьет вас и съест меня», и в эту неимоверно растянувшуюся секунду Раффл вдруг поверил, что этот старик съел Кути, и теперь собирался убить его – возможно, тем же способом, каким, судя по всему, взорвал собаку.
В тот же миг Раффл перепрыгнул через перила и кинулся наутек прямо по воде обратно к лестнице, и автомобилю, и привычной дымной анонимности вялотекущей борьбы за существование, постоянно происходившей южнее 10-й фривей.
Старик нетвердой походкой шел к другой лестнице, расположенной на западной стороне приподнятой площади. Несколько человек, стоявших в очереди за билетами на «Призрак оперы», подталкивали своих спутников и с любопытством смотрели на бесформенную черную шляпу и черное пальто, плечи которого обвисали, а руки резко болтались на ходу.
Хорошо одетые люди из очереди видели бежавшего в ту сторону мальчика, за которым гнался бродяга, а потом бродяга чего-то испугался, да так, что прыгнул в бассейн, помчался прямо по воде обратно к лестнице и скрылся из виду, тогда как этот старик шел, в общем-то, спокойно, никто не скандалил и не звал на помощь. А старик – теперь уже медленным, тяжелым шагом – спускался по лестнице, ведущей в гараж. Так что, если что-то и происходило, то, несомненно, закончилось.
Старик вышвырнул Кути из его тела в кромешно темную комнату, которая, как откуда-то знал Кути, была «Помещением № 5 лаборатории в Уэст-Ориндже».
Мальчик дышал быстро и мелко, всхлипывая при каждом выдохе. У него не было совершенно никаких мыслей, и, когда зрачки до предела расширились в чернильной тьме, у него было такое ощущение, будто их растягивали снаружи.
Он медленно, осторожно передвигая босые ноги, двигался по деревянному полу, проходя одновременно через статические воспоминания, которые были натянуты в затхлом воздухе, как паутинки.
В этой комнате был другой мальчик – нет, всего лишь выцветший призрак мальчика пяти лет от роду, который смутно видел эту темную комнату как дно темного ручья в Милане, Огайо. Он утонул очень давно, в 1852 году, купаясь вместе со своим другом Алем. Перепуганный тем, что оказался под водой и не может выбраться на поверхность, перепуганный тем, что вместо воздуха при вдохе в легкие льется вода, он выпрыгнул – просто выпрыгнул из тела! – и вцепился в друга, остававшегося на берегу. И цеплялся за этого друга еще много лет, пока Аль что-то делал, переезжал с места на место и в конце концов стал взрослым.
Кути выбрался из стоячей волны, являвшейся призраком мальчика, и теперь уже и сам знал об Але, что тот, после того как его друг исчез под водой и не вынырнул, просто пошел домой, пообедал с матерью и отцом, а потом лег спать, не обмолвившись ни словом о том, что случилось на ручье, – и очень удивился, когда его родители растолкали его через несколько часов и потребовали рассказать, где он в последний раз видел друга. К тому времени, похоже, весь город отправился с факелами на поиски мальчика. Аль терпеливо объяснил, что произошло на ручье… и еще сильнее изумился страху, который увидел на лицах матери и отца, ужаснувшихся тому, что он вот так взял и ушел от тонущего друга.
Сам-то Аль был твердо уверен, что принес друга домой.
И тридцать семь лет спустя, в этой комнате, друг наконец расстался с Алем.
К тому времени Алю сравнялось сорок два, и все это время он помнил о несчастье. В этой темной запертой комнате он работал с Диксоном над секретным новым проектом, кинетофонографом, и поздней ночью весной 1889 года они вдвоем испытали изобретение. Это было мерой предосторожности, которая, как показало развитие событий, вполне оправдала себя.
Диксон укрепил на одной стене белый экран, Аль запустил стоявший у противоположной стены аппарат, построенный из дерева и сверкающей меди. Аппарат затрещал и загудел, экран на мгновение вспыхнул чистым белым светом, потом на нем появилось изображение Аля, уже пополневшего, с решительным подбородком, толстой шеей и гладко зачесанными назад с высокого бледного лба седеющими волосами – а потом изображение заговорило.
И призрак утонувшего мальчика, увидев, что его носитель явным образом раздвоился, выскочил из Аля и загорелся от испуга.
Кути вбросило в его собственное тело, он вспомнил, кто он такой, но все еще ничего не видел, его со всех сторон окружала какая-то горячая влажная оболочка. Содрогнувшись всем телом, он разорвал ее; она вяло подалась, когда он потянул ее через голову, но, сбросив это нечто на перила лестницы, он увидел, что это была своего рода маска в полный рост: стариковская голова, теперь разодранная пополам, грубое черное пальто, приросшее к шее, и вялые белые мясистые руки, криво торчавшие из рукавов. И все это пахло мокрой псиной.
Кути трясся всем телом. Утренний ветерок, гулявший в лестничном пролете, внезапно обдал холодом его лицо и влажные волосы, и он оцепенел, осознав, что скользкое на его руках и лице было кровью, обильной массой чьей-то крови. Всей душой стремясь убежать от того, что здесь случилось – пусть даже он не знал, что именно, – он поплелся вниз по лестнице к тусклому искусственному свету, расстегивая на ходу «молнию» фланелевой фуфайки. Его горло освободилось, но он все еще не мог дышать.
Сойдя с лестницы на бетонный пол, он принялся стягивать толстую фуфайку, отяжелевшую от впитанной крови, однако нейлоновая подкладка осталась чистой, и он вытер лицо и попытался обтереть волосы. Потом он убрал со лба липкие завитки закурчавившихся волос, вытер руки последним чистым клочком простеганного нейлона, и отшвырнул мокрую тряпку за спину. Вместе с фуфайкой на бетонный пол упал рюкзак, но в тот момент он был для Кути всего лишь еще одной окровавленной обузой, от которой следовало избавиться.
Он остался в тонкой, с короткими рукавами рубашке поло, но она хотя бы не была измазана кровью. Содрогаясь при виде красных пятен на белых кроссовках, он содрал с них черные пушистые тапки или что-то в этом роде. Достаточно! – кричало его сознание. – Убирайся отсюда!
