Ему бы тогда сообразить, что крупный призрак вернулся и что двух безмозглых новых призраков в свадебных нарядах породил случайный эффект этого самого исполина. Но след замыкался петлей прямо на себя в этом самом доме и был слишком силен для того, чтобы Окс мог понять, что он удвоился, когда на сцене появился ребенок. К тому же ребенок умчался, как стрела, пущенная из лука, и выбежал из дома через то самое патио, что, пожалуй, только придало ему скорости.
Окс перепрыгнул через кровавое месиво на лестнице и спустился на бетонную нижнюю площадку – очевидно, это была подземная автостоянка, – но, сделав несколько шагов, застыл на месте.
Его фантомная левая рука больше никуда не указывала, она бессильно болталась, и он не чувствовал ею вообще ничего. Он попытался пошевелить рукой – обычно, когда рука свисала вдоль бока, он мог поскрести пальцами волосатую кожу на бедре, и брюки нисколько этому не мешали, – но несуществующие пальцы теперь не ощущали ничего, кроме, пожалуй, легкого прохладного ветерка, текущего между ними. След оборвался.
Призрак высвободился из ребенка и испарился? Это было бы очень плохо – Окс истончался, а за последние тридцать или сорок часов он отказывался от возможности съесть меньшие призраки, опасаясь опоздать на большой пир. Или мальчишка этим утром каким-то образом внезапно достиг половой зрелости, что позволило ему съесть и переварить своего призрака?
Лицо Окса похолодело от тревоги – но уже через мгновение он немного расслабился. Что бы здесь ни произошло, что бы ни заставило призрака слепить на скорую руку этот эктоплазменный манекен, происшествие должно было вызвать ужасное потрясение и у ребенка. Мальчик в испуге вполне мог не ассимилировать, а клатратировать призрака, судорожно запереть его в рамках собственной души, инкапсулировать, смять, обнести стеной внутри себя.
Окс точно знал, что такое могло произойти, и если дело было именно так, то запертый призрак невозможно было бы обнаружить снаружи.
Как в том случае, когда Гудини…
Мимолетная мысль развеялась, оставив только ассоциацию: Иона и кит. Шерман Окс поспешно поднялся по лестнице, на сей раз презрительно наступив прямо на мягкое лицо, и, вернувшись на тротуар, спрыгнул с опорной стены на служебный проезд для парковщиков и зашагал по тротуару Хоуп-стрит на юг.
Гудини? Иона и кит? Одному Богу известно, какие воспоминания начали всплывать – что-то из времен, предшествовавших моменту его входа в этот континуум сознания, случившемуся три года назад в районе Шерман Окс, от которого он по прихоти заимствовал свое нынешнее имя. Он мельком, но с тревогой вновь подумал о том, каким же мог быть его истинный возраст и когда и каким образом он потерял левую руку.
Справа от него, через улицу, в приподнятых над уровнем улицы бассейнах, окружавших Управление водного хозяйства, отражалось водянистое синее небо. Окс прикинул, что вряд ли могло быть больше часа дня, но бледное солнце уже начало отступать, поднявшись над южным горизонтом лишь настолько, насколько было прилично в этот сезон. Север находился у него за спиной, и мысль об этом толкнула его опустить взгляд на рукоятку аварийного ножа, который он носил под штанами.
Когда он украл нож, полая рукоятка была забита всякими мелочами вроде рыболовных крючков и спичек. Он заменил их надежными и компактными приманками для призраков – никелем
[28] с приваренным гвоздем, который можно было бы вбить в деревянный пол, чтобы призраки неустанно и тщетно пытались бы поднять монету, и несколько пенни с профилем Линкольна, курящего трубку, – она тоже безотказно привлекала внимание призраков, – но выше всего он ценил отвинчивавшуюся головку рукоятки, куда был встроен чувствительный магнитный компас, стрелка которого дрожала под прозрачным куполом.
Но сейчас компас твердо и бесполезно указывал на север. И отсутствующая левая рука все так же не ощущалась вообще. Призрак надежно скрылся в сознании мальчика – Окс не сомневался, что именно это и произошло, – и так будет продолжаться самое меньшее столько времени, сколько призрак останется запертым, Окс должен будет следить за Кутом Хуми Парганасом без каких-либо экстрасенсорных маяков или следов а-ля Гензель и Гретель. И при нынешних обстоятельствах он, отыскав мальчика, должен будет, по всей вероятности, убить его, чтобы высвободить и съесть крупного призрака – и, конечно, как приправу, съесть и призрак мальчика. Ребенок в качестве петрушки.
Шерману Оксу пришло в голову, что разумнее будет добраться до телефона – и как можно скорее.
Он прибавил шагу, а потом побежал трусцой, надеясь, что, несмотря на грязную ветровку и камуфляжные штаны, он больше похож на любителя оздоровительного бега, а не смертоносного преследователя.
Твердые и белые, как мрамор скульптора, облака перемещались по синему куполу неба на юг, от долины Сан-Фернандо параллельно Голливуд-фривей, обесцвечивая леса и лужайки Гриффит-парка и бросая тени на плоскую воду водохранилища Сильверлейк. Холодные тени переползали через многополосные шоссе и накрывали район обширных бесхозных земельных участков, и разбросанные старые викторианские особняки к западу от Пасадена-фривей, и приземистые дикие пальмы, покачивавшие косматыми головами на ветру. Пешеходы на 3-й и 6-й улицах прибавили шагу… впрочем, одна небольшая фигура на тротуаре Витмер-стрит не увеличивала темпа.
Кути хромал сильнее, чем прежде, но заставлял себя продолжать движение. Раффл очень скрупулезно делил их доходы от попрошайничества, и у Кути был полный карман мелочи и сорок шесть долларов бумажками – он может переходить из одного автобуса в другой, а в идеале получится поспать в каком-нибудь, а потом, уже завтра, думать о том, где и как укрыться надолго (спрятаться в церкви, уплыть на корабле, забраться под тент большого восемнадцатиколесника, пойти в полицию, скрыться в…). Но сейчас он нуждался в ощущении движения – преодолеваемого расстояния, – которое достигалось лишь работой ног и протиранием подошв об асфальт.
Кути уже не сердился на Раффла, а, напротив, был испуган и встревожен тем, что потерял единственного человека в Лос-Анджелесе – в мире, – желавшего помочь ему. Кути был уверен, что не будь он таким глупым ребенком, то, возможно, так или иначе уговорил бы Раффла не сдавать его, и тогда они сейчас, наверное, весело ехали бы в автомобиле, чтобы раздобыть Раффлу очередную порцию наркотика, а Фред облизывал бы их лица. Кути поморщился от боли, шагнув вниз с высокого бордюра, и задумался о том, что сейчас делает Фред; вероятнее всего, Фред прямо в эту самую минуту на какой-нибудь укромной автостоянке делил с Раффлом горячие тамалес, предназначенные для него, Кути.
Тазобедренные суставы и правое бедро Кути болели, как будто он недавно попытался плясать один из причудливых русских танцев «вприсядку» и в завершение приложился прямо с подскока задницей об пол, но он пытался не думать об этом, потому что таинственное напряжение мышц произошло в то время, когда он находился около Музыкального центра и был в отключке, так как его телом управлял призрак старика.
