Грузовики ревели в считаных дюймах от пальцев ноги Кути, и ослепительные фары на темном фоне домов заставили его почувствовать себя собакой, съежившейся на разделительной полосе автострады, и он подумал было о том, как поживает Фред.
Но его тут же заставили переключиться.
– Иди после следующего джаггернаута, – посоветовал его собственный голос, пока он всматривался в идущий на запад поток машин. – Они всегда такие громкие?
– Да уж, – ответил Кути, когда уже, припадая на ногу и подпрыгивая, бежал через многорядную полосу, пропустив мимо фуру, сотрясавшую землю своим ревом.
Оказавшись наконец на северном тротуаре, Кути заковылял на восток, повернувшись спиной к тускнеющей полосе красного зарева между западными холмами и тучами. Конечно, теперь он точно знал, что вовсе не потерял призрака Эдисона, и подозревал, что понял это еще тогда, когда два часа тому назад против воли спрятался от медленно проезжавшей патрульной машины, но теперь призрак старика не выпихивал Кути из тела, и поэтому мальчик не испытывал душевной тошноты, которая так страшно потрясла его около Музыкального центра.
Если честно, он был даже рад, что старик остался с ним.
– Попробуем по-другому, – грубо произнес его голос. – Петарды у тебя с собой?
Лицо Кути похолодело. Петарды оказались нужны? Конечно же, он потерял их вместе со всем остальным, что было в рюкзаке или в карманах его теплой рубашки – но тут он хлопнул по заднему карману своих джинсов и почувствовал плоский квадратный пакет.
– Да, сэр!
– Хороший мальчик. Вытаскивай их, и мы собьем погоню со следа.
Кути достал пакет и начал разворачивать тонкую вощеную бумагу. Пиротехника была запрещена, и потому он озирался украдкой, но мастерская по ремонту телевизоров, перед которой они остановились, была закрыта, и ни на одной из мерцающих автомобильных крыш, мчавшихся мимо по улице, не было видно включенной или погашенной полицейской мигалки.
– А зачем орангутану ходить в бар? – рассеянно спросил он.
– Это вроде загадки. Знаешь, почему скелет не пошел на танцы?
Кути понял, что его рот улыбается:
– Нет, сэр.
– Потому что у него не было тела, чтобы показаться на люди. Ха-ха-ха, совсем не смешно. Сколько сейчас стоит пиво? – Руки Кути содрали бумагу, и теперь его пальцы осторожно отделяли запалы шутих. Кути не мог поверить, что делал это сам.
– Не знаю. Доллар, наверное.
– Ничего себе! Я лучше сам варить буду. А про орангутана – это, знаешь ли, анекдот. Орангутан входит в бар, заказывает пиво и дает бармену пятидолларовую банкноту. Бармен тут же сообразил, что орангутаны, наверное, в деньгах не разбираются, и дал обезьяне всего никель сдачи. Тот сидит, пьет пиво, вроде как недоволен, а бармен протирает стаканы и через некоторое время вроде как завязывает разговор: «Знаете, у нас тут редко бывают орангутаны». А орангутан отвечает: «Ничего удивительного. Кто захочет пить пиво по четыре девяносто пять».
Кути лишь коротко хохотнул, потому что никак не мог отдышаться, но попытался сделать так, чтобы смех прозвучал искренне.
– Эй, да ты шуток не любишь, – сварливо заявил призрак Эдисона ртом и горлом Кути. – Ты, может быть, думаешь, что платить четыре девяносто пять за пиво – забавная необходимость. Или за что-нибудь другое, на твой выбор. Возможно, тебе показалось забавным, что кто-то пытался целый час сказать тебе, что нужно делать, но твои разумные вроде бы клешни не способны понять никакого текста азбукой Морзе, кроме простого SOS! Собираясь жениться, я оба раза выстукивал предложение азбукой Морзе на руке девушки, чтобы не привлекать ненужного постороннего внимания. И что из этого вышло бы, если леди решили, что я всего лишь проверяю их рефлексы? Будь я проклят – я выучил азбуку Морзе, когда мне было пятнадцать лет! Сколько тебе лет?
Кути удалось выговорить:
– Одиннадцать. – А потом, выждав мгновение и убедившись, что горло все еще повинуется ему, дерзко продолжил: – А вам сколько?
И от того, что на него незаслуженно накричали – вдобавок к сильнейшей усталости и всему остальному, – Кути, к собственному стыду, расплакался.
– Не твое дело, сынок. – Эдисон фыркнул носом Кути. – Но за год до того, как мне сравнялось семьдесят, я поспорил с Генри Фордом, что смогу сбить глобус с люстры в нью-йоркском отеле, – и тебе расскажу об этом даром. Хватит плакать! Люстра на потолке! Сбил, конечно. А ты видел, как я врезал тому парню? Так… что, черт возьми, мы здесь имеем?.. – Руки Кути встряхнули горку петард.
– Ф-фейер… – начал Кути, а Эдисон закончил слово: – Фейерверки. Правильно. Хороший мальчик. Прости, что я был груб с тобой… Не следует мне задаваться, я ведь и сам получил бакалавра, когда мне уже очень далеко перевалило за восемьдесят четыре. Восемьдесят четыре… Четыре девяносто пять! О, мы сварим собственное пиво, как только выдастся время для передышки. Ха.
В сторону Кути шагали по тротуару двое чернокожих местных жителей – мужчина в черных джинсах и черной рубашке и женщина, чья ноша выглядела как груда одеял, и Кути понадеялся, что Эдисон помолчит, пока пара не пройдет.
Но его надежда не оправдалась.
– Тебе нравятся кладбища, сынок?
Кути покачал головой.
– Я тоже не питаю к ним нежных чувств, но там можно кое-что разузнать. – Кути прерывисто втянул в легкие воздух. – От неупокоенных призраков – в случае если, несмотря на все предосторожности, черный день все же наступит, и ты станешь одним из них.
Чернокожая пара, проходя мимо, уставилась на него, несомненно, считая его сумасшедшим.
– Не оставлять следов, вот в чем все дело. Все свои первые исследования я вел в лаборатории на поезде. Разувайся. Ежедневный поезд между Порт-Гуроном и Детройтом; в 1861-м я устроился туда разносчиком газет, так что у меня появилась лаборатория, которую нельзя было выследить. – Он фыркнул. – Во всяком случае, без больших усилий. Один все же нашел меня, несмотря даже на то, что я быстро перемещался по стальным рельсам, но я от него смылся, подсунул ему свои маски вместо меня самого. Разувайся же, черт побери!
От всего этого Кути, естественно, не перестал плакать.
– Я? Зачем? Холодно… – кое-как выговорил он сквозь всхлипывания, но тут же резко наклонился вперед, и был вынужден наступить на больную ногу, чтобы не упасть. – Не надо! – Он сел на бетон и принялся покорно расшнуровывать кроссовки. – Ладно, ладно, только не заставляйте меня! – Его рука разжалась, выронив петарды.
Эдисон резко вдохнул; его дыхание смешивалось с всхлипами, и прерывистый голос Кути проговорил:
– Прости, сынок. Очень нужно сделать это (сопение) как можно быстрее. – Кути снял обе кроссовки. Ягодицами он ощущал сквозь джинсы холод бетона. – Носки тоже, – плачущим тоном сказал Эдисон. – И ты ведь больше не плачешь, правда? Это… смешно.
