– Ну, я тоже рад видеть тебя, дружище, – сказал Бадди. Официант принес два стакана и бутылки с пивом – еще одну бутылку «Курз» для Салливана и, конечно, «Будвайзер» для Бадди. – Как Дыра?
Салливан неопределенно улыбнулся, не уверенный в том, что правильно расслышал приятеля, хотя, возможно, он употребил вариацию на тему «Как дела?» из какого-нибудь нового вульгарного жаргона. Так что он оглянулся через плечо и пригубил пиво.
– Хм-м?
– Извини. Я имел в виду Нетрез. Мы иногда называли вас Дураком и Дырой.
Охватившая было Салливана радость от встречи тут же схлынула, и он сделал еще один глоток пива – на сей раз большой.
– Я никогда… не слышал этого, – сказал он.
– Ну, тебе и не полагалось этого слышать. Послушай, все это было давным-давно! В колледже. Мы же были детьми. – Бадди рассмеялся давним воспоминаниям. – Все были уверены, что вы со Сьюки состояли в кровосмесительной связи. Это правда?
– Будь это так, я точно заметил бы. – Салливан сопроводил эти слова подмигиванием и ироническим хмыканьем, но, сам не заметив сразу, отхлебнул еще пива. Стакан почти опустел, и он вылил в него остаток пива из бутылки.
Старое потрясение все еще чувствовалось, как холодок, покалывающий в ребрах. (Он читал, что атмосфера Земли давит на человека с силой четырнадцати фунтов на каждый квадратный дюйм кожи, и подумал, что сейчас чувствует каждую мельчайшую долю этой тяжести.) Сьюки походила на бедных одиноких призраков, безнадежно пытаясь найти свою лучшую половину.
«Старина Бадди, конечно, принял самую выгодную линию поведения: «А помнишь?» – подумал он.
– Она умерла, – резко сказал Салливан, желая нанести решающий холодный ответный удар беспечным подколкам Бадди. – Сьюки – Элизабет – покончила с собой. В понедельник ночью.
Бадди нахмурился:
– Правда? Боже! Прости, старина, мне очень жаль. Какого черта ты… потому-то ты и один. Ты был с нею? Я искренне сочувствую.
Салливан вздохнул и обвел взглядом фрески а-ля Помпеи на высоких стенах. Зачем он приперся сюда?
– Нет, меня с нею не было, она находилась в другом штате. Я приехал в город только… по делам и для развлечения.
– Секс и опасность, – бодро подхватил Бадди, очевидно уже выкинувший из головы мимолетную имитацию скорби по поводу самоубийства Сьюки. Салливан вспомнил теперь, что в те несколько месяцев в восемьдесят втором году, когда они постоянно имели дело с Бадди, он, уходя после работы, всегда говорил: «Теперь – навстречу очередной ночи секса и опасностей!», а когда позже вернулся на ту же работу, то говорил уже по-другому: «Увы, никакого секса. Зато опасностей до х…».
Вот и теперь Бадди сказал с усмешкой:
– Никакого секса, зато опасностей до хрена. Так?
– Именно так, Бадди.
– У тебя ленч, я правильно понял? Дай-ка я к тебе присоединюсь – плачу я, – и мы обожремся до отвала, лады? Не знаю, что ты заказал, но пусть это будет только первое блюдо. Выпьем за несчастную… Сьюки. Мне, правда, нужно встретиться с одним парнем в полдень, но я позвоню ему и перенесу встречу часа на три.
Салливан уже устал от Бадди Шенка:
– У меня мало времени…
– Ерунда, ты же собирался поесть без спешки, верно? – Бадди уже отодвигал стул. – Закажи-ка мне маленькую пиццу-пепперони с луком и еще пива, когда тебе принесут новую бутылку. – Последние слова он бросил через плечо, решительно шагая в вестибюль, где находился телефон.
– Ладно, – сказал ему вслед Салливан, оставшийся в одиночестве в просторном зале.
Он был раздосадован разговором о Сьюки. И оскорблением в свой адрес! Дурак и Дыра! К тому же он был уверен, что прозвища Трез и Нетрез они со Сьюки получили только… в начале восьмидесятых, самое раннее. Так что оправдание насчет того, что мы, дескать, были детьми, не годится. Это не просто случайная бестактность – почему он ляпнул это, как только увидел меня?
Салливан попытался вспомнить, когда он в последний раз встречался с Бадди. Мог ли он тогда как-нибудь обидеть его или нагрубить? Сьюки – та могла. Да, Сьюки вполне могла.
Его пиво кончилось, и он оглянулся в поисках официанта. «Пицца-пепперони с луком, – подумал он, – и еще один «Буд» и, пожалуй, пару «Курз». Бадди всегда пил «Буд».
Даже официант знал это.
Руки Салливана были холодными и неуклюжими, и когда он случайно ударил пальцами по краю стола, они словно зазвенели, как камертон настройщика.
Откуда это мог узнать официант?
Да, черт возьми, Бадди мог прийти в ресторан раньше, да и не в первый раз. Возможно, теперь он вообще стал здесь постоянным клиентом. Салливан глубоко вздохнул и пожалел, что не отправился поесть в какое-нибудь другое место.
Почему Бадди забрел выпить пивка в «Мичели», если у него на полдень где-то назначена встреча? «Мичели» не из тех мест, куда заглядывают на бегу.
Возможно, встреча должна была состояться за ленчем прямо здесь, в «Мичели», и Бадди явился заранее, чтобы усмирить разгулявшиеся нервы.
Луч утреннего солнечного света, пробившийся сквозь высокое окно, выходившее на Чероки-стрит, упал на столешницу и сверкнул в незамеченном осколке разбитого стакана.
Салливан, конечно, подскочил, когда Бадди хлопнул его по плечу и схватился не только за оружие, но и за мумифицированный палец Гудини. Чего он боялся? Ясно чего – что его нашла Деларава.
Возможно, Деларава действительно нашла его. Кому звонил Бадди?
«Боже, – подумал он с глубоким вздохом. – Где же этот официант? Тебе, парень, позарез нужно два-три пивка. Ты совсем вдался в паранойю. Встречаешь одного из своих старых друзей в одном из своих любимых когда-то мест…»
О которых, обоих, могла знать Деларава, как она знала о существовании Стива Лотера. Возможно, позавчера в «Муссо и Фрэнкс» не оказалось никого из знакомых только потому, что это было нашим со Сьюки приватным местом. Мы никогда не были там ни с кем другим, и поэтому Деларава не должна была иметь оснований, чтобы внедрить туда «старого друга»-стукача.
Если Бадди пришел, чтобы предать меня, он вполне мог бы пожелать затеять ссору, чтобы получить оправдание перед собственной совестью.
Салливан встал, обошел вокруг стола и сел на стул Бадди лицом к входу.
«Ты это серьезно? – спросил он себя, чувствуя зуд в пальцах, и несколько раз быстро вдохнул и выдохнул. – Ты серьезно считаешь, что Деларава посадила старого дружка в каждом из твоих любимых когда-то мест? В ресторанах, барах, парках, театрах, книжных магазинах? (Разве наберется у меня так много старых знакомых? Возможно, для этого подрядили незнакомцев, у каждого из которых в кармане лежит моя фотография.)
О, друг мой, это действительно паранойя – когда ты начинаешь предполагать, что все жители города заинтересованы лишь в том, чтобы поймать тебя, что ты – самый важный из мелких людишек Лос-Анджелеса.
