Возможно, девочки оказались на этой пустоши, где никогда не бывает света, потому что все носили одно и то же имя – Келли. Они собрались вокруг костра и, чтобы скрыть слезы, болтали с фальшивым, нервозным оживлением, пока одна из девочек не заметила, что ее подружки были ненастоящими – все они были лишь зеркалами, воткнутыми в землю, и отражали ее собственное бледное перепачканное лицо.
И внезапный ужас изменил ее лицо – нос вздернулся и стал шире, кожа вокруг глаз отекла и огрубела, а подбородок сдвинулся далеко назад, превратив рот в длинный ухмыляющийся разрез. Келли знала, что с нею происходило. Она превращалась в свинью.
Затем Лоретта вытащила себя из колодца сна и обнаружила, что стоит на коленях на кафельном полу тесной ванной, склонившись над унитазом и взывая вниз, вниз, вниз, в темноту, чтобы Келли смогла найти обратный путь из глубокой пропасти, в которую провалилась.
За домом, на шахматной доске из старого растрескавшегося асфальта и бетона, не было ровно никакой разметки, и поэтому Салливан попросту припарковал фургон в тени раскидистого рожкового дерева. Порывшись среди выцветших бумаг, валявшихся на «торпеде», он отыскал палец Гудини, неприятно осклизлый от слюны и облепленный пылью, затем нащупал под пассажирским сиденьем кисет от «Булл Дарэм» и засунул туда палец.
С кисетом в кармане рубашки, с пистолетом за поясом, он распахнул дверь и спустился на мостовую, отчаянно нуждавшуюся в ремонте. Под нависающими ветками рожкового дерева были разбросаны растрепанные в бахрому зеленые стручки – зигзагообразная оторочка говорила о том, что с утра здесь пировали дикие попугаи – выгрызали семена.
Это был четвертый доходный дом, который он проверял. Съехав с автострады на 7-ю улицу в Лонг-Бич, он быстро нашел подтверждение своему подозрению, что в мотелях никогда не бывает гаражей, а потом бессистемно катался по захудалым жилым кварталам к западу Пасифик-авеню и к югу от 4–1-й улиц, высматривая объявления о сдаче жилья внаем.
Он посмотрел уже пять адресов, и без сомнения из-за его намерения платить наличными лишь малую часть домовладельцев хоть как-то смутили его расплывчатые, не поддающиеся проверке объяснения о жизни в другом штате. Он решил было, что, пожалуй, примет последний из осмотренных вариантов – квартира-студия за 700 долларов в месяц в обшарпанном доме на Серритос-авеню, но все же решил поискать еще немного, перед тем как доставать деньги.
Он ехал по Двадцать первой плейс, рядом с Блафф-парком, всего в половине квартала от гавани, и только-только подумал, что в непосредственной близости к пляжу квартплата будет неподъемной, как поравнялся с невзрачным зданием, похожим на офисное. Он даже не подумал бы, что это жилой дом, не будь на нем вывески «СДАЮТСЯ КВАРТИРЫ» над рядом черных металлических почтовых ящиков. Судя по внешнему виду, квартплата здесь должна была оказаться привлекательно низкой.
Направляясь к заднему фасаду здания, Салливан пересек тротуар и к дому подходил уже по утоптанной до каменной твердости земляной дорожке. Вдоль задней стены, между двумя дверями без окошек, кто-то поставил ряд книжных полок, на которых размещались десятки разномастных горшков со свисающими засохшими растениями, а по левую руку, вокруг железной ванны с львиными лапами, превращенной в стол благодаря лежащему сверху куску фанеры, стояло несколько пластмассовых стульев. Он уставился на двери и задумался над тем, в которую из них постучать.
В следующий миг он дернулся и тут же услышал за спиной хриплый голос:
– Кто припарковал здесь эту дуру?
Салливан обернулся и увидел толстого лысого старика в пластмассовых сандалиях, хромающего по асфальту от угла дома. На нем не было рубашки, и его загорелый живот нависал над широченными шортами, болтавшимися вокруг тощих ног.
– Вы говорите о моем вэне? – спросил Салливан.
– Ну, если это ваш вэн, – придушенно сказал старик, вдохнул и продолжил: – то, полагаю, что о нем. – Он снова хрипло втянул воздух в легкие. – А не о чьей-то безмозглости.
– Мне нужно поговорить с управляющим этим домом, – напряженным тоном сказал Салливан.
– Я управляющий. Звать меня – мистер Шэдроу.
Салливан уставился на него.
– Вы? – Он опасался, что имеет дело с каким-нибудь местным пропойцей, решившим подшутить над ним. – Если так, то я хочу снять квартиру.
– У меня нет необходимости… сдавать квартиру. – Шэдроу махнул рукой в сторону вэна. – Если у вашей машины течет масло, вам придется… переставить ее на улицу. – Лицо старика блестело от пота, но почему-то от него исходил пряный запах вроде корицы.
– У нее не течет масло, – сказал Салливан. – Я ищу квартиру в этом районе; сколько стоит ваша?
– Сидите на метадоне или чем-нибудь в этом роде? Если да, я вам откажу, и плевать, законно это или нет. И жильцов с детьми я тоже не пускаю.
– Ни то, ни другое, – уверил его Салливан. – И если я сочту ваше жилье подходящим, то смогу сразу же заплатить вам за первый и последний месяц наличными.
– Это тоже незаконно. Первый и последний! Так что назовем квартплату за последний месяц задатком. Но я возьму ее. Шестьсот в месяц, удобства включены… потому что у дома один хозяин. Итого тысяча двести плюс настоящий задаток в триста долларов. Всего тысяча пятьсот. Давайте пройдем в мой кабинет, и я дам вам договор и ключ. – Похоже, что ему было трудно говорить, и Салливан задумался о том, чем он страдает – астмой или эмфиземой.
Шэдроу уже повернулся к одной из дверей, и Салливан пошел за ним.
– Я хотел бы, – сказал он, усмехнувшись против воли, – сначала посмотреть квартиру.
Шэдроу выудил из кармана шорт цепочку с огромной связкой ключей и отпер дверь.
– Холодильник там новый – я лично подключил его не далее, чем вчера. Я все делаю сам – и с электрикой, и с сантехникой. А вы чем занимаетесь?
– Я? О, я бармен. – Салливан где-то слышал, что барменов считают надежными квартиросъемщиками.
Шэдроу открыл дверь и приглашающе махнул Салливану.
– Честная работа, сынок, – сказал он. – Ее не приходится стыдиться.
– Спасибо.
Салливан последовал за ним в длинную, узкую комнату, слабо освещенную сквозь густую листву за окнами. Под одним окном находился письменный стол, напротив него у длинной стены стояла промятая кушетка, а за нею возвышался книжный стеллаж, такой же, как те, что стояли на улице – пустой, если не считать нескольких стопок старого журнала «Пипл», да на верхней полке стояли три розовые мягкие игрушки с пятнами от воды. На столе слабо жужжал телевизор, но его экран был черным.
Шэдроу отодвинул кабинетное кресло и тяжело уселся.
– Вот договор аренды, – сказал он, выдергивая листок бумаги из пачки. – Также никаких домашних животных. Что у вас за обувь? Армейская?
Салливан носил обычную обувь разъездных электриков – черные кожаные ботинки с укрепленными сталью носками.
