Так подзадоривал себя маленький волхв Жишига, и даже голос его стал крепнуть, когда он поминал в молитве Сварога. Громко взывать в этом сером мутном краю волхв все же не осмеливался, но все же, все же… И откуда это странное ощущение, что за ним кто-то наблюдает? Ох, охрани Сварог-покровитель!
Вдалеке что-то глухо пророкотало, словно отголосок далекой грозы… От страха Жишига стал еще сильнее раскачиваться. Тарахтел амулетами, перекидывал их на веревках за плечо, опять тянул к себе, наматывал на пальцы шнуры, на каких они висели, перебирал с легким стуком. И даже когда увидел за завитками тумана приближающийся силуэт, не прекратил своего занятия, только голос стал более дребезжащим – так весь дрожал.
Страшно ему было, как каженнику. А тот, кто беззвучно приближался, показался ему огромным и чудовищно страшным. Да и как может быть не страшным существо, у которого было человеческое тело и голова оленя с широкими ветвистыми рогами? Идет вроде неслышно… но вот и ветка чуть хрустнула под ногой. Значит, тяжелый, мощный. Остановился перед ним, смотрит темными провалами глаз на непривычно лохматой оленьей морде. Потом сел напротив. Сел по-человечьи, скрестив ноги, но даже эта поза человека-оленя показалась Жишиге ужасной. Олени так не сидят, не говоря о том, что не ходят прямо.
И только через долгий миг Жишига сообразил, что сидящий напротив тоже увешан амулетами. Но страшными такими, похожими на черепа мелких зверей, которые он стал перебирать мохнатыми лапами. Из шерсти порой показывались пальцы – грязные, когтистые. Оленеголовый умело перебирал их, но при этом все смотрел на Жишигу. Или за него? Туда, где у дымящего костерка спали спутники вятичского волхва, туда, где еще дальше, на светлом мху, отдыхала чародейка Малфрида. Жишига понимал, что ему следовало бы разбудить их, закричать в голос, однако от ужаса он даже наговоры не мог произнести. Только открывал и закрывал рот, трясся весь, так что его амулеты стучали, как кости. А может, это стучали от страха зубы волхва?
Рогатый дух легко поднялся, стал пятиться, при этом делая Жишиге знак следовать за собой. И привычный к подчинению волхв повиновался, начал подниматься, двинулся за зовущим в белесую муть тумана. Но тут словно ветер подул холодный откуда-то из-за спины рогатого, завитки тумана стали расходиться. Лес показался, донеслось журчание реки по камням. И холодно так стало, как будто и не лето сейчас. Да и какое лето тут может быть? Что тут вообще может быть, кроме ужаса, какой все больше обволакивал душу Жишиги, бредущего шаг за шагом за этим рогатым призраком?
И вдруг, словно прогоняя наваждение, прозвучал громкий и спокойный голос Добрыни:
– Самого слабого выбрал, да? А ты меня попробуй приманить!
Рогатый замешкался. Потом стремительно прыгнул в сторону, однако убежать не смог: брошенная Добрыней палка из костра попала ему по коленям и он оступился, запутался в своем длинном шерстяном одеянии. Пока махал руками, пытаясь устоять, рядом в стремительном прыжке оказался Добрыня. Похожий на большую птицу в своем копытном облачении, он сделал рогатому подсечку, тот рухнул, а посадник тут же оседлал его.
– Ну вот теперь и поговорим, гость незваный!
Он рывком снял с него рогатую оленью личину. И увидел живое лицо – разрисованное татуировкой с множеством линий, но вполне человеческое, скуластое, с темными, расширенными и яростно взирающими на него глазами почти без век. В первый миг Добрыня мог только смотреть, разглядывая зигзаги татуировки, столь частые, что лицо казалось почти синим. Но вдруг почувствовал, как стало рябить в глазах, и догадался, что узоры эти не простые. От них даже голова пошла кругом. А тут еще и тело под ним стало сильно выгибаться, пытаясь высвободиться. Пришлось придавить, навалиться всем весом. И вдруг догадался:
– Да ты, никак, баба!
Пленница резко рванулась, однако не таков был Добрыня, чтобы выпустить добычу. Сдавил сильнее, а она вдруг принялась шипеть по-змеиному, рычать зверем.
– Да не понимаю я твое приветствие, – удерживая ее, заявил Добрыня. И, сжав руками горло так, что она притихла, добавил: – Если хочешь общаться, то веди, откуда пришла. Иначе… я ведь не помилую!
Глава 10
Малфрида проснулась с легким вздохом. И сразу вспомнила все, что было: себя, ставшую шестикрылым Ящером, летевшую на зов Кощея через многие миры и земли и проникавшую сквозь его око раз за разом. Воспоминания казались четкими, в них было даже упоение… Но разве Кощей не предупреждал: чем ближе будешь ко мне, тем больше колдовской мощи получишь и тем больше она тебе в радость будет. Так хозяин Кромки ее давно заманивал, с тех самых пор, как она стала отдаляться от мира людей, а Бессмертный обещал ей радость и упоение от волшебной силы. Малфрида же упиралась… Почему? Наверное, в ней еще оставалось нечто человеческое. И теперь она принесла Кощею своего сына… как когда-то обещала. И как сам подросший сын пожелал.
Мысли о Добрыне заставили ее очнуться окончательно. Все, что они задумали… Добрыне без нее не управиться. Ну и где же он?
Сама она лежала в тепле, на сухом мху в середине колдовского круга. В полете Кощей звал ее дальше, обещал сил… Ну да мало ли, что он обещал? Она выдохлась, когда поняла – он совсем рядом. И уж Добрыню она ему не подаст, как хлеб на блюде. Пусть потягаются оба силушкой, а там уж как получится.
И все же за Добрыню она волновалась и сейчас, озираясь, выискивала его взглядом. Но не было его, а виднелся в стороне темный застывший лес, вдали поднимались громадой горы, на которых лежали мутные серые облака. И оттуда словно кто-то смотрел на нее. Кощей? Он бы позвал. А может, не спешит, если понял, что она что-то задумала.
Был некогда у Малфриды супруг Малк Любечанин, обладавший даром читать чужие мысли. Среди древлянских волхвов, какие его обучали, подобное умение считалось особым редкостным даром. Мало кому это было дано, и Малфрида, по сути, больше никого подобного не встречала. Даже Кощей этого не умел, хотя порой она слышала рядом его голос, его зов. Особенно когда сама колдовала. И вот же она в заговоренном круге, защищена своими чарами, сквозь которые даже зов Кощея не мог проникнуть.
Малфрида произнесла заветное слово, провела рукой, как будто занавеску сдвинула, – и окрестности стало видно четче. Стало слышно журчание реки, пахнуло прохладным ветром, еще она уловила запах горящих дров. Увидела, что и впрямь неподалеку рдеет большая куча угольев, а подле нее кто-то возится у огня. Со своего места ведьма разглядела покрытую нашитыми костяными пластинами куртку, затылок в кожаном шишаке-шапке.
– Добрыня? – позвала чародейка.
Он сразу повернулся. Не Добрыня, но Малфрида обрадовалась, узнав светлую радостную улыбку Глобы. То есть Савы.
– Наконец-то! Долго же ты спала, Малфрида, голубушка. Три восхода, не меньше, проспала… Вот только если бы в этом краю бывали восходы.
Он поспешил к ней, желая помочь подняться, но отдохнувшая Малфрида быстро подскочила сама. Поежилась в своем длинном темном платье с узорами-оберегами. Сава, сообразительный малый, тут же подал ей перегибу из мягкого козьего меха, помог вдеть голову в отверстие.
