Кто-то протиснулся к ней сквозь толпу. Жишига.
– Матушка Малфрида, ну куда же нас занесло? Они ни добра, ни светлых богов не знают, а говорят так, что и понять невозможно!
Обычно бойкий Жишига сейчас выглядел как испуганный ребенок. Ведьма даже погладила его по голове:
– Смотри и запоминай, Жишига. Ты волхв, тебе учиться надо и преумножать мудрость. Хотя о чем это я? Ответь лучше, где мои мешки с поклажей, какие велела тебе хранить?
– Да у меня они, у меня. А Добрыня… или как там его Сава кличет… тут уже освоился. Он и синюю бабу поборол. Она тут важная госпожа, однако перед ним спасовала. И когда он привел ее сюда, подгоняя пинками, его силу тут оценили. Приняли нас как должно, почет оказали. Даже баню устроили. Не такую, как у нас, но грязь с себя мы в пару все же соскоблили. Теперь эти дикари поняли, что мы не духи. Даже выделили нам жилища, где можно обосноваться. Жилища их называются странно – кувакса. Шатер вроде такой. Но ничего, переночевать в нем можно. Хотя и ночи-то тут нормальной нет, все серо, уныло. Просто наступает миг, когда глаза сами слипаться начинают, вот мы в куваксе и почиваем. Положишь дымящуюся гнилушку в нее, и комары уже не так донимают. Но я все равно сперва поколдовал близ своего шатра, чтобы местные не лезли и к пожиткам твоим не тянулись. Так, припугнул их малость. Иначе нельзя. Злые они, вырожденцы и дикари.
Может, местные и были злы – скорее из страха и недоверия, как поняла Малфрида, – но вырожденцами она их не сочла. Видела Малфрида на своем веку вырожденцев – и огромных медлительных виглов, переживших свое время, и древнюю колдунью Жерь, впавшую в детство и забывшую, зачем вообще существует. Ну а местные, пусть и не писаные красавцы, люди как люди, хотя и называющие себя оленями. У местных баб красиво расшитые оплечья одежды, украшенные разноцветными кусочками меха и мелким речным жемчугом. А дети выглядывают из-за спин взрослых с обычным детским любопытством. Когда же откуда-то со стороны донеслись переливы струн, местные даже стали улыбаться.
Малфрида тоже просияла и пошла на звук. Не ошиблась – сразу увидела своего сына. Он скинул копытный доспех и непринужденно сидел среди каких-то людей, настраивал гусли. Гусли! Можно было только подивиться, как он умудрился их тут найти. Или смастерил – уж больно казались неказистыми: простая доска, довольно длинная, всего пять жильных струн. Но звук Добрыня из них извлекал мелодичный, даже напевал что-то негромко. Сидевшие вокруг люди-олени – в основном молодежь – улыбались. Особенно сиял увешанный амулетами отрок в мохнатой остроухой шапке. Шаман, что ли, у них такой юный? А ведь и впрямь шаман – вон бубен лежит, да и множество амулетов явно указывает на служителя богов. Однако все его амулеты какие-то неприглядные, все сплошь черепа – птиц, мелких зверьков, даже рыбьи головы. Явно служитель некоего темного божества. А вот само лицо его было милым – румяное, широкое, глаза светлые, веселые. Именно этот юный шаман первый заметил подходивших в сопровождении людей-оленей Малфриду и Саву, указал на них.
– На ужь!.. На ужь! Нийтес!
Добрыня смотрел на приближавшуюся чародейку почти весело.
– Восхитила ты моего приятеля, Малфрида! Девой дивной назвал тебя. Хотя ты, отдохнувшая и выспавшаяся, и впрямь выглядишь, как сама Заря-Зареница!
Юный шаман что-то еще сказал, Добрыня покряхтел, почесал затылок и добавил, что если правильно понял сказанное, то в таких волосах, как у Малфриды, птицы могут вить гнезда. То есть хороши волосы.
Она спокойно уселась подле Добрыни, чуть тронула струны, издав некий звук. Почему-то местным это показалось возмутительным, расшумелись, но она лишь повернулась, посмотрела загоревшимися желтыми глазами, показала клыки…
Вокруг сразу стало пусто, кто-то, убегая, даже меховой башмак потерял. Остался рядом только юный шаман, да и то лишь потому, что Добрыня его за руку удержал, произнес что-то непонятное и явно успокоил его.
Затем сказал, что парнишку этого зовут Даа и что он уже, почитай, приятель Добрыни. А вот синяя шаманка, колдунья по имени Чорр, та только при хорошем пинке подчиняется, но злится, беда с ней. К тому же эта синяя Чорр ускользнула из становища. Даа пояснил, что у нее был зов и она ушла в горы Умптек. – Он указал рукой на темные вершины за лесом. А что за зов? Добрыня особо не задумывался, понимая, что вскоре и им тоже придется идти в те Закрытые горы. Ведь за этим и прибыли, как он понимает.
– Ну и болтлив же ты, – остановила его Малфрида.
Добрыня лишь изогнул бровь. Даже так? Ладно, он ничего больше говорить не станет. Сама пусть разбирается, что и как.
А что мать и впрямь разберется, он понял, когда выспался в своем оленьем шатре куваксе с тлеющей гнилушкой и, выйдя наружу, увидел, что она в стане уже своей стала. Люди-олени ее явно побаивались, однако обступили, отвечали что-то на своем странном наречии, а она задавала им вопросы.
– Здорово это у тебя получается, чародейка, – заметил посадник. – Мне некоторые словечки казались знакомыми, так как их язык в чем-то схож с языком биарминов. Но чтобы вот так запросто…
– Мне всегда было нетрудно усваивать чужую речь. После того как пришлось выучить столько старинных заклятий со звуками капели или воем ветра, познать чужое наречие не так уж сложно. И я выяснила, что тот, кого эти бедолаги Йыном кличут, и впрямь Кощей, темный хозяин Кромки.
Добрыня огляделся – отовсюду на них с Малфридой было устремлено множество взглядов, у кого любопытный, у кого недоверчивый. Казалось, для людей-оленей очень важно, что у них в стойбище обосновались чужаки. Гостей не изгоняли, пищей делились, общались. Судя по тому, как люди-олени смотрели на чужаков, они явно что-то задумали, но никак не могли решиться. Добрыня уже догадался: местный люд без приказа ни на что сам не осмелится. Когда он попытался выспросить что-то у них, они только твердили – судьба у нас такая. И сейчас все словно чего-то ждали. Может, дожидались возвращения шаманки Чорр, которая отправилась в Закрытые горы? Не уследил за синей бабой Добрыня, однако ее уход людей-оленей не встревожил. Сказали, что она часто ходит к Йыну, он ее повелитель и господин.
Когда он рассказал об этом Малфриде, ведьма лишь усмехнулась.
– Пустое. Пойдем-ка лучше по бережку прогуляемся, и я расскажу тебе все, что вызнала. К слову, твой приятель Даа оказался весьма словоохотлив. И похоже, он тут едва ли не единственный, кто не испытывает расположения к Йыну.
Малфрида с Добрыней пошли в сторону от островерхих жилищ становища, от пасущихся оленей, мимо лодок, стоявших у воды. Двигались вдоль берега большого гладкого озера, и ведьма неспешно объясняла, отчего юный шаман Даа не рад, что его хотят сделать связным между людьми и Кощеем. Как та же старая Чорр, которая уже давно ходит к колдуну и имеет власть в племени людей-оленей. Однако по местному обычаю надо еще и с духами предков общаться, а это только мужчина может. Так исстари повелось. Старый мудрый шаман, какой ранее взывал к духам-предкам, заболел и умер. Поэтому старейшины выбрали нового шамана – Даа. Почему его? Да потому, что он рожден седьмым ребенком у женщины, у которой всегда рождались только сыновья. По местным поверьям, Даа должен стать великим колдуном, но Малфрида быстро поняла, что у мальчишки нет никакого дара к этому. Он и с бубном пляшет, и заговоры исполняет, но ничего у него не выходит. И Даа опасается, что если не соплеменники, то коварная мудрая Чорр это проведает, и тогда его попросту отдадут в жертву Темному Йыну вместо оленя. Если, конечно, не решат, что высокий светловолосый Сава для жертвоприношения больше подойдет. Ибо Йыну нравятся светловолосые витязи. А почему? Еще предстоит узнать.
