Он не сразу заметил, как кто-то схватил его за лодыжку и, цепляясь, не отпускал. Опустил голову – варяг, пленник, мокрый и обессиленный, пытался что-то сказать, но больше плакал. Да разве возможно такое – рыдающий викинг? Но сейчас даже это не удивило посадника.
– Поднимайся, клен сечи
92. Иди, у тебя есть твоя удача, если до сих пор жив.
Он не стал ему помогать, как и не помог еще кому-то, уже вставшему, цеплявшемуся за выступы каменной стены. Все, что мог сделать для них Добрыня, он уже сделал. А теперь его интересовало только то, что слышалось из темных переходов пещеры. Она еще жива, она еще истязает себя. Но чу! Стало тихо. Добрыня вдруг зарыдал, кусая кулаки, злясь и проклиная все на свете.
Только когда рядом оказался Сава, Добрыня стал что-то соображать. Спросил, где Забава. Девушка сидела, прислонившись к стене, пыталась ему улыбнуться. Он ласково погладил ее по щеке.
– Ты останешься, милая. А еще лучше пойдешь с ним. Сава… он… С ним ты не пропадешь, он славный. – И повернулся к парню: – Сам не ведаю, что говорю. Куда же вы пойдете?
– Пока никуда, – отозвался тот. – Надо о людях позаботиться. Вишь, какие они слабые, еще ничего не понимающие. Но раз ты освободил их, не бросать же теперь. Так что окажу им первую помощь, тогда и тронемся. Как-то да выберемся. С Божьей помощью я справлюсь.
Добрыня даже восхитился его уверенностью. По вере твоей да воздастся тебе!
Ему бы самому иметь такую веру! Хотя о чем он, если сам чувствует, что становится кем-то другим, что иная, открывшаяся в нем сущность увлекает его в сторону, делает неважным все, что происходит с этими людьми.
– Вы можете запросто потеряться в этих подземельях. Опасаюсь, что вы не выберетесь, сколько бы ты ни молился, святоша.
Слово «святоша» он почему-то произнес почти с насмешкой. Как будто кто-то другой смеялся в нем над потугами Савы.
Но Сава, как и прежде, был спокоен.
– Как думаешь, почему ранее я все время отставал? Просто делал копотью от факела отметины на стенах, когда поворачивали. Пока они будут путь нам указывать. Потом кошки помогут.
– Кошки? – удивился Добрыня.
– Да. Земляные кошки. Я слышал, что тебе Малфрида о них говорила: они разумные, речь понимают, да и ласковое слово кошкам приятно. К тому же в моем заплечном мешке еще осталось немного мяса. Приманю их и договоримся.
Добрыня посмотрел на Саву почти с восхищением. Надо же, а он думал, что этот вятич простак простаком.
Тот же, не сводя с посадника взора, вдруг сказал:
– Очи у тебя сейчас обычные, человеческие, карие. И не скажешь, что еще недавно тебя превращали в иное существо.
Добрыня хотел было объяснить, что ему открылось, когда он снял крестик, рассказать, как иная сила и знания проникли в него. Но не стал. Однако почему-то понимал: пока человеческие чувства в нем сильны, он человек. Если же перестанет думать о людском – человек останется в нем лишь наполовину. Но тогда в нем появится больше сил идти против Бессмертного… хотя он и станет более связан с ним. А связь эта была ему сейчас важна, на нее только и надеялся, разыскивая Кощея в этих полных чар подземельях.
– Я ухожу, – произнес Добрыня, поправляя шлем.
Поднял дубину, взглянув на нее почти с насмешкой. И с этим он идет против хозяина Кромки? Если не найдет меч… Однако он помнил, что говорила Малфрида о том, где хранится оружие, с каким и против Бессмертного можно выступить.
Думать о матери сейчас было крайне тяжело. И он отбросил все мысли о ней и о тех, кого оставил. Ушел в темноту. Еще мгновение мерцала его светящаяся кольчуга, потом настал мрак.
Глава 15
Боль была такая сильная, что она и в забытьи слышала свой стон. Хотя была, казалось бы, далеко, далеко…
«Я умерла, я убила себя о скалы. Но почему же мне так мучительно теперь?»
Она хотела уйти в спасительное беспамятство, но что-то ее тревожило, не давало расслабиться. Рядом кто-то был. Кто-то опасный, не оставляющий ее, что-то бормочущий.
«Убирайся! – мысленно кричала она. – Ибо лучше боль, чем этот жуткий страх от одного твоего присутствия».
Страх усиливался по мере того, как телу становилось легче. Боль проходила… прошла. А потом ее приподняли, что-то поднесли ко рту, и она услышала приказ:
– Давай! Глотни. Ты ведь хочешь жить?
Она не была в этом уверена… но послушно выпила легкую сладковатую воду. И узнала этот вкус. Живая волшебная водица. Придающая сил, возвращающая к жизни, несущая силы и молодость.
Откуда чародейская вода здесь, в подземелье? Разве только…
Малфрида открыла глаза. Села, легко и свободно, как будто еще недавно ее тело не было одной сплошной раной.
Рядом сидел кромешник. Они смотрели друг на друга в густом мраке и узнавали.
– Ты?
– Разве ты не узнала меня еще раньше?
Мокей. Он… и не он. Красивое точеное лицо с жутким рубцом, пересекающим глазницу. От таких ран можно и ока лишиться, но на Малфриду смотрели два темных провала глаз, две черные дыры, в которых, казалось, не было никакой души. Один мрак.
И все же эта темноглазая тварь подземелья попыталась ей улыбнуться. Значит, еще что-то чувствует, значит, что-то осталось в нем живое. Но ведьме это было неинтересно. Интереснее другое: как он привел ее в чувство после того, что она с собой сделала?
Ей не хотелось говорить с ним. Она пришла сюда, мечтая уничтожить его, даже потребовать для него кары у Кощея… если она все же встретится с Темным хозяином Кромки. И вот Мокей рядом с ней. Может, теперь ей стоит выполнить задуманное? Малфрида глухо зарычала, сжимая кулаки, почувствовала, как прорезаются когти. О, он сам виноват, что у нее сейчас столько сил! Лечил раны мертвой водой, вернул силы живой. Как же он глуп, что дал ей все это! И сейчас она…
Но все же ведьма медлила. Не могла забыть, как он ушел, узнав, что у него есть сын. Почему так поступил?
– Я привел тебя в чувство твоей же чародейской водой, – спокойно пояснил кромешник, показывая Малфриде ее заплечный мешок. – Ты ведь бросила все, когда пыталась оживить своего никчемного шамана.
«Сам ты никчемный!» – хотелось крикнуть ему в лицо. Но он продолжал говорить, и она слушала.
Да, Малфрида обронила мешок, когда превратилась в Ящера. Вернее, когда ее превратили в чудище помимо ее собственной воли. Мешок же остался лежать. А ведь в нем оставалась вода, какую она заготовила, еще когда они только собирались покинуть лес нави и переместиться сюда. И до последнего мига ее превращения Малфрида берегла воду как зеницу ока. Их путь был опасный, и мало ли что… Но, оказывается, она сама чуть не загубила ее, когда стала Ящером.
