Та словно отсутствовала.
Глядя на них с Ридом, Пендер сказал:
— Я вызвал бригаду медиков, сейчас приедут.
— Энн, я приведу нашего сына домой, обещаю. Клянусь тебе.
Рид попытался ее обнять, но вышло неуклюже. Энн не реагировала, пока он не двинулся к выходу. Тогда она метнулась к нему со стула и обхватила руками, наполняя сердце щемящей болью, любовью и смелостью.
Сидовски и Тарджен заслоняли Рида от репортеров.
Фоторепортеры караулили возле магазина. Узнав кое-кого из них, он машинально приостановился. Сидовски запихнул его на заднее сиденье «Шевроле» без опознавательных знаков.
Знакомые голоса забрасывали его вопросами:
— Рид, скажите хоть что-нибудь!
— Том, пожалуйста, сделай заявление!
— Речь в самом деле о вашем сыне? Скажите, чтобы мы здесь зря не толкались.
Кто-то в отчаянии шлепнул по машине ладонью. Рид представлял себе возвращение в отдел новостей и свой отчет редакторам, который сам проделывал множество раз: «Не мог получить ничего внятного: отец не шел с нами на контакт».
К стеклу, вторгаясь и бесцеремонно прощупывая, притискивались глазки камер.
«Придет время, и это случится с тобой».
Тарджен тронула машину с места. На приборной доске вишенкой вспыхнул огонек, и она ненадолго включила сирену, выбираясь из толпы. «Шевроле» вклинился в поток транспорта и, ускоряясь, помчался по Беркли. Все это время Сидовски и Тарджен молчали, давая Риду побыть наедине с собой и не пользуясь шансом спросить, каково это, быть в центре внимания. Они были выше этого.
Когда они через Бэй-Бридж въезжали в Сан Франциско, Сидовски нарушил молчание:
— Том, не думаю, что у нас на поиски Келлера много времени. Завтра годовщина гибели его детей. Если он собирается что-то сделать, то думаю, он все приурочит как раз к этому событию.
Рид поглядел на Залив, вспоминая, как Зак, тогда еще полуторагодовалый, неверными шажками приковылял в кабинет, где он работал. Требовательно схватившись и потянув отца ручонками, он добился, чтобы тот взял его к себе на колени, и там заснул, мирно посасывая свою бутылочку. Как он, Рид, откинулся на спинку кресла, наслаждаясь его теплым, сладковатым запахом, и поклялся себе оберегать сынишку от всего плохого в этом мире.
68
Сердце Зака Рида отчаянно билось, в то время как он слой за слоем поднимался из омута сна к жизни. Она возвращалась к нему, пузырем взлетая на поверхность.
Это не сон. Это возвращение в настоящий кошмар.
Его похитили. Это он точно помнил.
Во рту стоял противный соленый привкус. Похитил его какой-то двинутый на Боге дебил: «Боже, Боже, славься, славься».
В этом подземелье жутко воняло. Вот это попал так попал. Мама с папой его прибьют: из-за того, что он сбежал, а еще потому, что его утащил этот псих. Надо срочно выбираться из этой передряги, иначе папа надерет задницу так, что мало не покажется.
Скрип-скруп.
Что это? Кажется, где-то там работает телик. А он где? Кажется, на кровати. Зак открыл глаза. На него лупили глаза какие-то двое ребятишек. Совсем малявки. Зак очнулся окончательно. Эти детишки почему-то были ему смутно знакомы, и по какой-то нехорошей причине. Сверху доносилось не то поскрипыванье, не то покачиванье.
Скрип-скруп. Скрип-скруп.
— Вы кто? — спросил Зак.
— А ты кто? — спросила девочка.
Зак оцепенел, как в тот раз, когда ему было пять и на его глазах маленького Люка Петрика, словно тряпичную куклу, сбила громадная фура, а ему оставалось только стоять и вопить, и при этом макушку будто покалывало током.
Похищенные дети, те, кого все ищут: Дэнни и Габриэла.
Скрип-скруп. Скрип-скруп.
Это был он! Тот, что над ними. Человек, который их забрал, сидел наверху. Что же будет? Стало трудно дышать. Внутри Зака переполняло что-то жаркое, как будто думая взорваться. Погоди. Успокойся. Подыши медленно: вдох-выдох, вдох-выдох. Просто успокойся. Ему хотелось плакать, звать криком родителей.
Ведь ему всего девять.
Но он здесь, в этом гадком месте, самый большой.
Мальчик с девочкой как-то не походили на фотки, где они чистенькие, счастливо улыбаются. Хотелось заплакать, но на него смотрели Дэнни и Габриэла. Как будто он должен их спасти или типа того.
— Ты кто? — сурово повторила Габриэла.
— Зак Рид. Как отсюда выйти?
Скрип-скруп. Скрип-скруп.
— Нам нельзя. Мистер Дженкинс тут все позапирал.
— Кто?
— Мистер Дженкинс. — Габриэла указала на потолок.
— Этот дурак, что ли? Ты не бойся. Ничего он нам не сделает.
Дэнни начал хныкать.
— Ты можешь отвезти меня домой, прямо сейчас? Я хочу к маме с папой.
Зак положил ему на плечи руки:
— Не волнуйся, Дэнни. Все будет классно. Я сделаю так, чтобы кто-нибудь за нами пришел.
На полу валялся мусор — пакеты из-под фастфуда, обертки, всякие там картонки. Единственное окно в подвале было зарешечено и обклеено газетами. Неожиданно Зак заметил широко открытую дверь.
— Габриэла, мы где? В Сан-Франциско? Ты не знаешь, на какой улице?
Девочка пожала плечами.
— А другие люди здесь есть?
— Нет. Только этот мистер Дженкинс. Здесь был мой песик Джексон, но мистер Дженкинс сказал, что он убежал. Ты его видел? Кокер-спаниель, беленький.
— Не, не видел.
Скрип-скруп. Скрип-скруп.
Габриэла вдруг расплакалась, вызвав этим рыдания у Дэнни.
Зак не знал, что делать, поэтому обнял их обоих, борясь с собственными слезами.
— Все будет хорошо. Тссс. Все в порядке.
— Он чокнутый! — жаловалась Габриэла сквозь слезы. — Прибил дубиной крысу и все молится перед нами на коленях! Зовет нас именами других детей, показывает нам про них старые фильмы и заставляет носить их старую одежду! Я так боюсь! Мы пробовали убежать, но он нас запер и делает так, что мы все время хотим спать!
— Он делает вам больно?
Габриэла покачала головой: нет.
— Он просто тебя покрестит.
— Что?
— Скоро сам увидишь.
— Ты про что такое говоришь?
— Он сажает тебя в ванну и окунает в воду голову. А потом начинает звать тебя именем чужого ребенка. Он нам сказал, что ты последний, кого он ищет.
— Последний кто?
