Рид поднялся по скрипучей лестнице, где его приветствовала записка, приклеенная скотчем к его двери: «Где оплата? Л. Онеску». «Вот черт. Просрочил на две недели. Ничего, завтра выдам ей чек, как обещал». Так размышлял Рид, нащупывая в кармане ключ.
Его комната могла похвастаться тремя эркерными окнами с видом на Марину и Пасифик. Противовесом этой роскоши смотрелась общежитская односпальная кровать со смятыми простынями. У другой стены опять же атрибуты роскоши — зеркальный комод и декоративный камин. Напротив кровати стоял небольшой письменный стол, а посредине комнаты, на паркетном полу и в обрамлении выцветших, с прозеленью цветочных обоев, красовалось изодранное, но удобное кресло-кровать. Диплом Рида, две наградные статуэтки, передовица «Стар» и фотопортреты Энн и Зака в серебряных рамках стояли чуть бочком, прислоненные к каминной полке в надежде, что в любой момент по свистку будут собраны в дорогу. Рядом с комодом над полом возвышалась шаткая стопища газет. Она начала расти с того самого дня, как он переехал — через три недели после того, как Энн покинула их бунгало на Сансете. С ее уходом их дом стал мавзолеем их брака. Риду оставалось из него уйти или быть в нем погребенным. Свой дом они по обоюдному согласию сдали в аренду.
По коридору Рид сходил на кухню за льдом, а вернувшись, плеснул в стакан немного «Джека Дэниелса», стянул с себя одежду, небрежно кинув ее в бельевую кучу размером со свинью (тоже выросла в углу), и переоделся в спортивные трусы. Затем открыл эркерное окно и стал созерцать мерцающие огни «Золотых ворот».
Все, чего он хотел в этом мире, — это быть репортером. Мечта мальчишки из Страны большого неба
[19]. Шесть дней в неделю отец приносил домой газету, «Грейт Фоллс Трибьюн», а малыш Том расстилал ее в гостиной на полу и читал матери новости.
В одиннадцать он уже шагнул на газетную стезю — в буквальном смысле, став разносчиком той самой «Трибьюн». Тащился по снегу, дрожал под дождем, изнывал под зноем с холщовым мешком, почти черным от типографской краски и перекинутым через плечо словно сбруя. Отец привязал к сумке ремень так, что она висела как продолжение самого Рида. При доставке газеты он ее заодно читал, мечтая, что когда-нибудь вот так, печатным шрифтом, увидит здесь и свои репортажи. У Тома было сорок клиентов, и каждый день, пока сумка пустела, он успевал прочесть содержание всей газеты.
Ежедневные жизненные коллизии приводили его в трепет. Он подсел на новости, как на иглу, и заделался экспертом по текущим делам. В школе он из мальчишки-газетчика вырос в доподлинного спецкора, снабжая своими статьями школьную стенгазету. Позже в Университете Миссури его приняли в журналистскую школу, где он познакомился с Энн с факультета бизнеса. Ее карие глаза и улыбка реально вышибали его из колеи. Она была из Беркли и уже смолоду хотела детей, а также свой собственный магазин детской одежды, дизайн которой она бы создавала сама. «Но это секрет», — предупредила она его.
Он тоже хотел семью, но сначала все-таки вымостить карьерную дорожку и, возможно, начать писать книги. Последняя часть тоже была секретом. Если о написании книг говорить вслух, то с этим наверняка ничего не получится.
После университета они поженились. Через несколько недель Том Рид нашел себе работу в Сан-Франциско. Энн была счастлива вернуться в район Залива, где она будет рядом с матерью. Что до Рида, то он решил использовать Сан-Франциско как плацдарм.
Он размахнулся на материал для «Ассошиэйтед Пресс» и выдал историю о русской мафии, с которой попал в шорт-лист Пулитцеровской премии, но не допрыгнул. Зато ему предложила работу «Сан-Франциско Стар»: репортер криминальной рубрики с повышением зарплаты вдвое.
Энн устроилась администратором в одной из больниц Сан-Франциско. Ночами она работала над бизнес-планом и дизайном одежды. Рид постоянно разъезжал, много работал и редко бывал дома. Годы шли, а семейный уклад все как-то не выстраивался.
И тут словно гром среди ясного неба: Энн забеременела. Том Рид был ошеломлен. И конечно же, не готов.
Она забыла про свои таблетки, когда они отдыхали в Лас-Вегасе. Он намекал, что она это сделала специально. А она отрицала. Спорить они не захотели. В последующие месяцы оба отмежевались, замкнулись в себе. Энн появление ребенка приветствовала, Рид настороженно к нему готовился.
Присутствуя при появлении своего сына на свет, он ощутил накал любви, который в себе даже не подозревал. Но уже вскоре сцепился с мыслью о собственной бренности. Она его пугала; ошеломляла сознанием того, что в его жизни, по сути, так мало времени для свершений. Он был отцом. И страшился с этим отцовством не справиться, не оправдать. А потому компенсировал это единственным известным ему способом: стремясь через работу обеспечить сыну наследие как человек, так или иначе оставивший на земле свой след.
Чтобы Заку было кем гордиться. Как следствие, «Стар» стала для него и семьей, и любовницей. Энн и Зак становились людьми, которых он, казалось, ценил только по мере надобности. Они делили с ним мебель, продукты из магазина. Внешне он мало чем отличался от любого другого молодого мужа и отца. На самом же деле он делился собой лишь тогда, когда это было ему удобно. Было мило, когда Зак подражал ему и хотел стать репортером, таким же как папа. Успокаивало понимание Энн, что у него никогда нет на них времени. Но что-то рушилось — мало-помалу, день за днем. Рид был слеп к тому, что происходило, не обращая внимания на то, что Энн с нуля одна поднимает свой магазинчик, а Зак предоставлен сам себе. Он стал чужаком, принуждающим их обходиться без него.
Его прошлогодняя ошибка с убийством Таниты Доннер вывела все это на поверхность. В своих приоритетах он обманулся. То, что он каждодневно вкладывал в погоню за тщеславием, любой мог получить за пятьдесят центов. Но цена, которую он выдавливал из себя и своей семьи, была несопоставима. Теперь он сидел одинешенек в своей комнате со всем, что считал ценным: наградами, работой, самим собой и кипой газет, норовящих рассыпаться по полу.
Как он мог быть таким глупым?
Что сделал с Энн? С Заком? Ему было очень жаль. Надо им позвонить, сказать обо всем. Прямо сейчас. Поднимаясь, чтобы пойти к телефону, он услышал звон стекла и чуть не упал. Была половина четвертого утра. Он был изрядно подшофе. Все. Перестань, забудь. Шаткой поступью подходя к кровати, Рид заметил торчащий из кармана куртки конверт от университета. Небрежно проглядев письмо от доктора Мартин о каких-то там исследованиях группы скорбящих, он с кривой усмешкой отбросил его в сторону. Тут обнаружился в куртке еще один конверт, из фотоотдела. Позаимствованный снимок Дэнни Рафаэля Беккера. Кто-то сунул его Риду в карман с запиской, предлагающей вернуть его Беккерам лично. Рид долго смотрел на снимок. Ну уж эту историю он так бездарно не испортит. Снимок Дэнни он нежно положил на каминную полку, рядом с фотопортретом своего Зака.
11
Зазвонил телефон.
Рид, полусонный, угловато поднес трубку к уху.
