Отправил бы письма в газеты с угрозой, что если они их не опубликуют, то будет хуже.
На тарелку Шука рядом с горкой картофельного пюре кто-то щедро накладывал ломти индейки и ростбифа.
— Милости просим. Кушай на здоровье, — сказала молодая волонтерка. Из новеньких, наверно.
Ее доброту и щедрость Шук встретил холодно. А на подходе к столу болезненно поморщился. Башку саднило будь здоров, но еще сильней была чудовищная жажда любить. Внутри от нее все аж горело, но этот новый игрок своими проделками вносил в охоту немыслимые риски. Что делать-то? Письма, игра со священником — все это так, баловство, слабые потуги. Больше этого терпеть нельзя. Необходимо что-то предпринять.
Киндхарт.
Они могли бы охотиться вместе. А потом с ним можно будет сделать что-то вроде того, что он проделал с Уоллесом. А что, это план.
Хапнуть маленькую шлюшку, вволю ею насытиться, разогреть кровь, поднять градус накала. Это было бы классно. Но где сейчас этот Киндхарт? Хрен доищешься. Да пошел он. Можно все провернуть самому.
Шук схватил пару булочек, и тут его снова клюнула мысль. А что это все же за карлица, что таращилась на него? Чем-то она была знакома, хотя никак не вспомнить, где он ее видел. Почему она вела себя так странно? Святоша старая. Не мешало бы ей, пожалуй, преподать урок смирения.
Яростно куснув булочку, он направился к особняком стоящему столику.
Флоренс была в истерике.
— Это он! Он! Боже правый, он меня видел!
— Флоренс, слушайте меня! Сейчас же глубокий вдох, ну же! — властно командовал ей Сидовски.
Тарджен была на сотовом:
— Оперативникам выдвинуться к точкам выхода. Без шума, без света, без мигалок.
Флоренс бурно рыдала. Сидовски, склонясь, держал ее своими ручищами за плечики и как мог успокаивал.
Тарджен изнутри кухни указала на Шука:
— Я его засекла, Уолт. Вон он. Похоже, ничего не подозревает… пока.
По телефону она дала описание Шука:
— Белый, с бородой, в белой майке.
— Флоренс, вы молодец. Скоро все закончится.
Их кружком обступили любопытные кухонные работники.
— Ребята, сейчас здесь действует полиция Сан-Франциско, — показывая свой жетон, обратился к ним Сидовски. — Никому не говорите, что мы здесь, это вопрос жизни и смерти. Всем понятно? Очень на вас надеюсь. Ведите себя как обычно, работайте.
— А что происходит-то, офицер? — допытывался один неуемный.
— Сэр, позже мы все вам расскажем. А пока, прошу вас, тише. И ваше содействие для нас сейчас крайне необходимо, поверьте.
— Уолт, диспетчер вызвал группу захвата.
— До их приезда он на нас.
— А если он сорвется бежать?
Вместо ответа Сидовски подошел к двери, поглядеть на Шука.
Тот сидел в одиночестве, спиной вплотную к стене. Правой рукой накалывал на вилку еду, а левым предплечьем бдительно обвивал тарелку, выказывая миру свои партаки: мол, со мной лучше не связываться. При этом он то и дело шнырял глазами по залу, не доверяя никому и ничему. Так уж он ел в закрытых помещениях: от старых привычек так просто не избавишься. Хотя здесь с проблемами Шук никогда не сталкивался. За что ему, собственно, эта церковка и глянулась. Это и еще то, что она была чистой. Чистота в зале, чистота в церкви — везде прибрано, надраено, благоухает свечным воском и лимонной полиролью.
Все такое ухоженное, опрятное.
Оп.
Шук перестал жевать. Еда застряла в горле.
Это не она, часом, натирает там скамейки, драит латунь? Точно, она. И она же всегда там ошивается, когда он ходит к попу! Как раз в этот момент из зала на кухню пролезала фигура доходяги посудомоя в обнимку с баком грязной посуды. В дверях он слегка подзастрял, и Шук успел взглядом уловить какую-то деловую бабенку в пиджачке; она что-то напряженно вещала в трубку мобильника. А вблизи нее стояла та самая старуха и разговаривала с седым мужиком в костюме, с загорелым лицом… где-то он его видел… так блин, по телику ж, в новостях!
Это же коп!
Сердце молотом ухнуло в ребра, а в темя вступило как от горчицы. Старая ведьма явно рассказывала им про него. Они пришли за ним!
Слышно было, как где-то наверху визгнули тормоза и мотор заработал на холостом ходу. В подвальное окошко проглядывало черно-белое крыло служебной машины. Оконце мелкое, не пролезть.
«Думай! Думай! Думай!»
На кухне к Сидовски и Тарджен присоединился полицейский в форме, Гэри Крокетт. В руке у него была рация.
— Ну-ка объяви, — распорядился Сидовски, — чтобы все слышали.
Крокетт передал приказ в микрофон.
— У вас люди на всех выходах? — уточнила Тарджен.
Крокетт кивнул.
— Кого задерживаем?
— Подозреваемого в похищении детей… Этого еще не хватало!
Сзади у помещения парковался фургон с логотипом «5-го новостного канала».
— Крокетт, скомандуй, пусть кто-нибудь придержит прессу!
— Уолт, группа захвата едет сюда, — не отнимая сотовый от уха, сообщила Тарджен. — Да. Соединяю. Лейтенант Гонсалес. — Она передала трубку Сидовски.
— Лео? Да, это наш парень. Сидит трескает. — Он смотрел через дверь на Шука.
— Он нам нужен, Уолт. Следи за ним, пока не приедет группа.
— Лео, я свое дело знаю.
— Я в десяти минутах от тебя. Раст с Дитмайром уже в пути.
— Вот же черт! — Сидовски перебросил трубку Крокетту. — Он нас заметил. Линда, действуем. Крокетт, по моему сигналу давай своим отмашку.
Шук встал и неторопливой походкой направился к двери. Сзади по настилу, настигая, послышались твердые шаги.
— Минутку!
Наверняка тот седой волчара.
Живот у Шука напрягся. Он продолжал движение. Останавливаться, а уж тем более возвращаться он не собирался. Рука сунулась вниз, к сапогу.
— Полиция! Стоять, не двигаться!
Желание на всем сэкономить обернулось для Долорес Лопес потерей работы. До этого она работала уборщицей в офисных туалетах городского центра. Ее босс, мистер Уимс, был из тех христиан, что плакал, подписывая приказ о ее увольнении. Долорес была матерью-одиночкой с четырьмя детьми. Что ей теперь делать, она не знала. Через месяц ей грозила потеря жилья на Потреро-Хилл.
Каждый день она молилась Деве Марии, чтобы та ей улыбнулась. И ее молитвы были услышаны. На прошлой неделе она с детьми нашла благотворительную столовую при церкви Богоматери, а тут еще и мистер Уимс договорился о завтрашнем собеседовании в клининговой фирме Окленда. Сейчас, стоя в очереди, Долорес как раз говорила своим детям, чтобы они никогда не теряли надежды и неустанно благодарили Божью матерь. Но тут ее волосы чуть не вырвали с корнем, а шея хрустнула под сдавившей ее рукой. Из глаз Долорес брызнули слезы, стало невозможно дышать. А снизу к ее веку притиснулось стальное острие ножа.
