Свою роль могло сыграть и то, что отчет Рона был написан 40 лет назад в очень сжатой форме (типичной для того времени), что могло привести к недопониманию. Мне всегда казалось важным и благоразумным стремиться к тому, чтобы люди поняли все о проведенной в лаборатории работе и сделанных на ее основании заключениях. Работая в ЭКС, я славилась составлением очень подробных отчетов, которые стали называть очерками Анджелы, но иногда руководство меня за них критиковало.
К несчастью для Рона, к моменту, когда его дело дошло до суда, участвовавшие в изначальном судебном процессе полицейские и адвокаты либо потеряли, либо уничтожили все свои бумаги. И поскольку его отчет был единственным доступным документом, он занял в этом процессе центральное место, и я не знаю, чем все это могло бы закончиться, если бы после смерти одного из полицейских в 1995 году дело не было закрыто.
Уверена, оставались люди, по-прежнему убежденные в виновности Кишко, и долгое время казалось, что дело так никогда и не будет раскрыто. Затем в 2006 году для ДНК-экспертизы был взят мазок у мужчины по имени Рональд Кастри, который проходил подозреваемым по делу, совершенно не связанному с этим.
В мире криминалистики дела нередко ходят по кругу, и адвокат Кастри попросил Forensic Access проконсультировать по поводу имеющихся против него доказательств, среди которых числились результаты чрезвычайно чувствительной ДНК-экспертизы, недоступной на момент проведения первоначального расследования. К тому времени я уже работала в другой компании и узнала об участии Forensic Access лишь постфактум. Вместе с тем я знала, что довольно много времени было потрачено на проверку того, могли ли результаты ДНК-экспертизы быть объяснены каким-нибудь непреднамеренным загрязнением образцов, но ничего подобного обнаружить не удалось. Год спустя Рональд Кастри был признан виновным в убийстве Лесли Молсид и приговорен к пожизненному тюремному заключению.
Дело Кишко печально по многим причинам. Крайне прискорбным было и то, что оно бросило тень на карьеру Ауттериджа. Самым же ужасным мне представляется то, что результат был бы совершенно иным для всех, будь у защиты собственный эксперт-криминалист, который задал бы все нужные вопросы, устранил любые недопонимания и обозначил слабые места в позиции обвинения на момент суда над Кишко. Мало того что за трагической смертью последовала судебная ошибка, так она еще в итоге и положила позорный конец карьере человека.
Случившееся с Роном после дела Кишко было лишь одним из примеров того, почему криминалисты опасались обвинений в случае, если что-то пойдет не так. Это беспокойство обострилось, когда бюджеты урезали и стали требовать делать все больше за меньшие деньги. К сожалению, эта ситуация не разрешилась и по сей день, хоть и приняла несколько иную форму.
К середине 1990-х стало все проще критиковать ЭКС за некоторую выполняемую работу. Причем дело было вовсе не в качестве ее проведения, а в образовавшихся пробелах, из-за которых важные доказательства могли быть упущены или неправильно интерпретированы. Разумеется, именно это и происходит, когда людей просят работать быстрее, не давая достаточно времени подумать над тем, что они делают. Или когда от них требуют подвести итог своей работы в отчете без того, чтобы разобраться в обстоятельствах или контексте дела. Или когда им не оставляют времени на обсуждение проделываемой работы с коллегами.
Поэтому меня не удивляло, что криминалисты, с которыми я разговаривала, становились все более обеспокоенными. Я понимала, почему некоторые из бывших коллег начали спрашивать меня, почему сама не занимаюсь работой, связанной с расследованиями, и не нанимаю их в качестве помощников. Полагаю, в этом был свой смысл, поскольку я уже осуществляла независимую работу. Проблема заключалась в том, что для этого пришлось бы основать новую компанию, занимающуюся этими вопросами. И хотя эта идея казалась интересной, реализовать ее было бы слишком сложно и дорого.
Хоть я и была совершенно согласна, что ЭКС следует сделать более эффективной, меня беспокоили последствия плана МВД по закрытию лабораторий. Особую озабоченность вызывало то, что это лишило бы полицию в конкретных регионах поддержки на местах, когда им срочно нужна была помощь, например на месте преступления. Кроме того, в ЭКС наблюдались некоторое коллективное самодовольство и заносчивость, в результате чего сотрудники зачастую диктовали условия. Таким образом, когда у полиции было срочное дело и она нуждалась в быстрых результатах, им могли попросту назвать срок выполнения работы, который мог составлять до трех месяцев и даже больше. В какой-то момент время проведения ДНК-экспертизы растянулось до восьми месяцев, причем это касалось даже самых серьезных дел. Основной причиной таких задержек было отсутствие необходимого планирования и подготовки ресурсов, чтобы служба могла справиться с наплывом работы, явно ожидавшимся с развитием ДНК-экспертизы, и в итоге ее сотрудники попросту не справлялись.
Я прекрасно понимала ученых, которых заваливали новыми делами, но по собственному опыту руководства лабораториями знала, что всегда есть способы справиться с большой загруженностью – например, за счет организации специализированных групп для назначения приоритетов накопленным задачам. Одной из проблем ЭКС было то, что иногда они работали над делами, суд по которым уже начался. Такое могло произойти потому, что никто не предпринял активных усилий, чтобы узнать, на какой стадии находилось дело через несколько месяцев после того, как их попросили им заняться. Или потому, что полиция не удосужилась сообщить криминалистам, что, устав от ожидания, они заказали эту работу у кого-то другого, либо попросту и вовсе не стали возиться с криминалистической экспертизой.
После создания Forensic Access я довольно быстро поняла, что мой характер прекрасно подходит для работы на защиту. И дело не только в том, что мне это было очень интересно, – работа оказалась к тому же и более разнообразной, поскольку успеваешь сделать гораздо больше, когда проверяешь работу, проделанную другими людьми, а не выполняешь ее сам. Поэтому я никогда не задумывалась о том, чтобы снова сделать упор на полицейской работе. В любом случае в нашей маленькой лаборатории у нас не было бы возможности проводить все необходимые виды анализов.
В один прекрасный день ко мне подошли представители трех различных полиций со словами: «Мы читали ваши отчеты для защиты, и по некоторым делам нам впервые удалось толком понять собственные места преступлений. Это неправильно! Так почему бы вам не заняться исследованием мест преступлений для нас?» Когда я объяснила, что у нас не было оборудования для проведения необходимых анализов, они предложили сосредоточиться только на местах преступлений с последующим проведением всех анализов в лабораториях ЭКС. На первый взгляд это могло показаться здравой идеей, но я знала, что, согласившись с их предложением, мы утратили бы контроль над процессом, создав тот самый разрыв в работе, на который я постоянно жалуюсь сейчас.
Чашу весов в итоге перевесило совместное исследование полиции и ЭКС, в рамках которого они изучили причины ряда случаев неожиданно безуспешных разбирательств по уголовным делам. Они пришли к выводу, что одним из главных распространенных факторов было привлечение защитой компании Forensic Access. Хоть это и было хорошо с коммерческой точки зрения, для правосудия это стало серьезным поводом для беспокойства. Изначально Forensic Access создавалась для того, чтобы появился баланс, которого не было ранее, а не для переноса преимущества от обвинения на сторону защиты. Еще более тревожило и то, что улавливать недочеты в позиции обвинения стало будто бы проще. Хотя эти недочеты зачастую и оказывались довольно незначительными, иной раз среди них попадались и достаточные для того, чтобы полностью разбить обвинение. А этого можно было избежать, если бы делом занялись своевременно.
