Потому что его нет всего одну ночь.
Интересно, сколько нужно отсутствовать, чтобы полиция начала тебя искать? День? Неделю?
И что скажет Самуэль, узнай он, куда я пошла?
Внутри возникает все больше и больше вопросов, хотя голова от этих мыслей уже идет кругом.
Сказать ей про визит ее коллег?
Пот льет с меня градом, сердце стучит в ушах, я начинаю понимать, что мне не стоило сюда ехать.
А про сумку с сотенными купюрами я что скажу?
Сердце пропускает удар, и я сглатываю.
Нет, это немыслимо.
Я вскакиваю так резко, что стул опрокидывается. Хватаю сумочку и спешу к выходу.
Сотрудница полиции и ее коллеги пытаются успокоить агрессивного мужчину, лежащего на полу в коридоре. Он держит девушку за лодыжку и громко всхлипывает.
Я спешу прочь от полицейского участка, испытывая огромное облегчение. Открываю дверцу и сажусь на раскаленное сиденье.
Кожу обжигает, но я не чувствую боли. Могу думать только о том, что я вовремя одумалась и что нужно придумать другой способ найти Самуэля. Чтобы не пришлось рассказывать о его участии в торговле наркотиками.
Для начала нужно вернуться в Стувшер. Он ведь где-то поблизости? Кто-то же его видел?
Только проехав всю дорогу до Стувшера, я вспоминаю, что забыла записку Самуэля на столе в полицейском участке.
Манфред
Еще одно великолепное утро, резко контрастирующее с тем, что у меня на душе. Солнце ярко сияет, но внутри меня беспросветная тьма.
Я решаю не опускать руки и надеваю розовую рубашку и серый костюм. Ансамбль дополнен ярко-розовым платком в нагрудном кармане. В завершение утреннего туалета – несколько капель «Аква де Парма» на шею. Разглядываю получившийся результат в зеркале. Оттуда на меня смотрит крупный рыжеволосый мужчина.
Афсанех, следившая за происходящим, улыбается.
– Очень стильно, – произносит она и растягивает последнее слово, словно пробуя его на вкус.
– Спасибо, – благодарю я. – Ты тоже хорошо выглядишь.
На Афсанех надето сшитое по фигуре светло-желтое хлопковое платье. В нем она ослепительно хороша, но Афсанех хороша во всем, даже в застиранной футболке.
Ей все к лицу, но я прекрасно знаю, что это моя любовь делает ее такой неотразимой.
Мы вместе выходим из дома.
Аллея вдоль улицы Карлавэген пустует. Наверное, виновата жара. Повсюду тополиный пух. Он попадает в нос, в рот, застревает в волосах. Сбивается в кучки вдоль обочины. Как снег.
Летний снег.
Мы ненадолго останавливаемся на тротуаре. Афсанех со смехом убирает пух у меня с лица. Мы целуемся – как самые обычные пары – и расходимся по своим делам.
Я понимаю, что Афсанех было бы короче пойти со мной к метро, но она не в состоянии пройти то место, где упала Надя, и идет в обход.
Сам я обычно ускоряю шаг в этом месте или перехожу на другую сторону дороги, чтобы не ступать по тем камням, по тому асфальту, по тому проклятому тротуару, о который чуть не разбился мой несчастный ребенок.
Делаю глубокий вдох и гоню прочь мысли о Наде. Вместо этого думаю о желтом платье, о том, как оно обнимало стройные икры Афсанех при ходьбе. Как ветер трепал ее волосы. Думаю о ее легкой танцующей походке.
Это друзья из Интернета помогли ей справиться с ситуацией? Оказали поддержку, которой я не в силах был ей дать?
Не знаю.
Первую половину дня я посвящаю изучению протоколов следствия по делу о побоях, за которые Улле по прозвищу Бульдог был осужден в двух инстанциях.
Они помогают мне нарисовать психологический портрет преступника. Эмоционально незрелый женоненавистник, импульсивный лжец, мужчина с психикой ребенка.
Среди материалов дела нахожу и заключение психолога. Он также провел тест на интеллект и выяснил, что коэффициент ай-кью Берга около семидесяти пяти. Это ненамного выше, чем у умственно отсталого.
В общем, Улле Берг не так уж и умен.
После обеда я иду к автомату, чтобы выпить безнадежно разбавленный кофе, который предоставил работодатель.
Возле серого агрегата вижу Дайте и Малин. Они разговаривают и активно жестикулируют. Завидев меня, разворачиваются и идут в мою сторону.
– Нам нужно поговорить, – заявляет Малин.
– А кофе сначала можно?
– Конечно, мы же не монстры, – ухмыляется Дайте.
Я наливаю кофе, и мы идем в конференц-зал.
– Слушаю, – говорю я.
– Вчера ты попросил нас дать наводку коллегам из южных пригородов на Улле Берга и его подружку… – начинает Дайте.
– И сегодня утром нам позвонила коллега из Ханинге, – добавляет Малин. – Стажер Анна Андерссон. Утром ей поступило заявление об исчезновении человека.
– Она полагает, что этот человек работает на семью в Стувшере, – говорит Дайте. – Она едет сюда, так что мы можем поболтать с ней.
– Кроме того, – выдыхает Малин, – Виктор Карлгрен и Юханнес Ахонен звонили на незарегистрированную сим-карту.
– На тот же номер? – уточняю я.
Малин качает головой.
– Нет, но оператор смог привязать обе карты к одному телефону. Это айфон. Мобильный и карты куплены в Ханинге в разное время. Звонки тоже были сделаны из Ханинге. Коллеги проверят, есть ли в магазине камеры и кто на видео.
– Стувшер, – говорю я. – Это же рядом с Ханинге?
– Да, в паре миль, – бормочет Дайте.
– Простите, – перебивает Малин, – я плохо знаю Стокгольм. Что это за Стувшер?
Я обдумываю ответ.
– Это как Урмберг, но наоборот. Такой же маленький. Рыбацкая деревушка, превратившаяся в богатый дачный поселок. Зажиточные стокгольмцы проводят там лето. Постоянно там почти никто не живет.
– Понятно. Поговорим со стажером.
– Есть только одна проблема, – говорит Дайте. – Женщина, которая хотела оставить заявление, исчезла до того, как стажер успела взять ее контактные данные.
Анна Андерсон, как и Малин, спортивная девушка на большом сроке беременности. Русые волосы мягкими локонами обрамляют кукольное ярко накрашенное личико.
– Так она просто сбежала? – спрашивает Малин.
Анна ерзает на стуле.
– У нас были проблемы в коридоре. Постоянный клиент. Оказывал сопротивление стражам правопорядка. Мне пришлось выйти помочь скрутить его, а когда я вернулась, ее уже не было.
– И почему, как ты думаешь, она сбежала? – удивляется Малин.
Анна краснеет и прячет взгляд.
– Ну… Я сказала, что поскольку Самуэль, ее сын, отсутствует всего несколько часов, пройдет время, прежде чем мы… сможем что-то сделать.
