– Смотрите, – начинает она, – Голубь и ягненок жили в гармонии, пока голубь не начал улетать все дальше.
Каждый день ты отдалялся от меня
Своей игрой, как бурей, ты закрыл солнце,
Своей надменностью, как сажей, наполнил воздух,
Своей изменой, как стрелами, нанес раны…
Мы с Малин молчим.
Ханне сдвигает очки на кончик носа и смотрит на нас поверх очков
– Вы следите?
– Да, но… – недоумеваю я.
Она останавливает меня знаком и продолжает:
– Ягненок любил голубя, но голубь отказал ему. Тут написано:
Твой рот повторял «Нет».
Твои мысли витали повсюду,
Но только не со мной.
– О’кей, – произносит Малин, но я вижу, что она ищет взглядом часы с кукушкой на стене.
– Потом с голубкой случилось несчастье, – продолжает Ханне. – Ягненок был в отчаянии и встретил льва, а лев убил голубку. Это описывается так:
Но зубы были такими острыми,
А когти такими длинными,
Что он порвал твое тело,
Когда пытался тебя поймать.
Малин ерзает на стуле.
– Ягненок горевала, – продолжает Ханне, склонив голову набок. – Ягненок горевала, но лев принес ей нового голубя. Слушайте:
Я выплакал море слез
И лег умирать
На мягкую траву горя.
Но снова появился лев,
И в своей пасти
Он нес невинного голубя…
– Прости, – перебивает Малин, – не хочу показаться невежливой, но я не понимаю, к чему вы клоните.
– Погоди, – встреваю я и нагибаюсь вперед, почти касаясь свечи. – Почему ты сказала, что лев принес нового голубя ей. Откуда ты знаешь, что ягненок – это она?
Ханне широко улыбается. Тянется за блокнотом и открывает чистую страницу. Потом кладет так, чтобы нам было видно то, что она пишет.
– Ракель – это Рахиль из Ветхого Завета, если помните?
– Я не сильна в Библии, – ворчит Малин, пытаясь подавить зевок.
– Рахиль означает ягненка или овцу на иврите, – говорит Ханне и пишет на листе:
Ягненок = Ракель.
Малин пялится на нее с открытым ртом.
Ханне продолжает:
– А что Юнас значит на иврите?
Малин качает головой. На лице у нее написаны восхищение и страх.
– Юнас происходит от Ионы, что означает «голубка». Это тоже библейское имя.
Голубка = Юнас.
– Боже мой, – шепчу я. – Ты же не говоришь, что…
– Так автор описывает отношения Ракель с сыном, несчастный случай и его… смерть?
Шепот Малин едва различим.
– Голубя убил лев. Кто тогда лев? – спрашиваю я.
Ханне серьезно смотрит на меня. Улыбка пропала, глаза потемнели. Она пишет на бумаге:
Улле =
– Что будет, если немного поиграть буквами? Не дожидаясь ответа, она начинает писать:
Улле = Леу. – А Леу это…
– Лев, – завершаю я.
Ханне кивает и завершает цепочку
Улле = Леу = Лев.
Потом потягивается и осторожно откладывает ручку.
Малин поднимается и начинает ходить туда-сюда по комнате. Кулак правой руки ударяет о левую ладонь.
– Черт, – шипит она. – Черт. Почему мы раньше не догадались?
Мы с Ханне молчим.
– Прочитай последние строки, – прошу я Ханне.
Она тянется за листком и читает вслух:
Я выплакал море слез
И лег умирать
На мягкую траву горя.
Но снова появился лев,
И в своей пасти
Он нес невинного голубя…
– И как нам это понимать? – спрашиваю я.
Часть четвертая
В утробе кита
И повелел Господь большому киту поглотить Иону; и был Иона во чреве этого кита три дня и три ночи. И помолился Иона Господу Богу своему из чрева кита…
Иона. 2: 1-2
Самуэль
Я летаю по темной пещере.
Наворачиваю круги в прохладном влажном воздухе. Сильные крылья несут меня вперед, но порой я сбиваюсь с пути и врезаюсь в стену. Тогда я ложусь на спинку и роняю голову набок. Отдыхаю, жду, пока мое птичье сердечко успокоится.
Разглядываю свое серое оперение. На крыльях и хвостике у меня черные метки, грудка – розового оттенка. Розовые лапки. Короткие и мощные.
Судя по всему, я голубь.
Columba palumbus.
Вяхирь.
Порой до меня доносятся обрывки человеческих голосов, проникающих в темную пещеру, как вода проникает сквозь трещины в скале.
Некоторые голоса я узнаю, даже понимаю, что они говорят.
Например, я слышал испуганный голос Ракель. Она сказала: «Что ты с ним сделал?» И потом: «Если хоть один волосок упадет с его головы, я… – И потом: – Позвоню в полицию, если ты сейчас же не уберешься из моего дома, понятно?»
Мужчина ответил что-то на сконском диалекте. Слов было не разобрать, но было слышно, что он очень-очень зол.
Голова тяжелая, я очень устал, но все равно задаюсь вопросом: она говорила с Улле? Он вернулся?
Но Голоса всегда затихают.
Истончаются, превращаются в пыль и осыпаются на мокрый пол пещеры.
Иногда загорается Свет.
Он яркий и резкий. От него больно глазам. Я жмурюсь, чтобы не ослепнуть. Свет хватает меня, сжимает, как отжимают мокрое полотенце. Клюв горит огнем.
Наконец я возвращаюсь обратно в Тело. Другое тело, с руками вместо крыльев.
Но это длится недолго. Я чувствую острую боль в ягодице, и секундой позже внутри разливается тепло.
И я снова падаю.
Падаю через пол, через землю, через скалу – в пещеру. Дрожу, нахохливаюсь, прячу клювик в перышках на груди.
В пещере неплохо.
Тут нет боли, нет голода, нет страха.
Тут все предсказуемо. Тут все подчиняется мерному ритму, какой бывает у волн или сердца. Через равные промежутки Темнота передает меня Свету, а тот передает меня Темноте.
До того, как…
До того, как…
Где-то над моей головой пещера меняет свой цвет. Черный уже не такой черный. Контуры становятся четче, воздух чище.
