Тэйлор наклоняется через стол.
— Ну, Хейдис Хай... уловил?
Он сдвигается на своем месте и кладет руку на спинку стула
Фрэнни, смотря на меня с насмешливой полуулыбкой на лице.
— О, смотри-ка, все преимущества игры на своем поле.
Фрэнни перемещается ближе к нему, и я чувствую волну
захлестнувшей меня силы. Я глубоко вдыхаю, удерживая ее внутри, и склоняюсь к девушке.
— Не хочешь встретиться в воскресенье? Мы могли бы
поработать над следующей схемой по английскому, — говорю я ей на ухо, используя
свой самый убедительный тон.
— Прости, но в воскресенье у меня церковь, а потом я иду к
дедушке. Как насчет субботы?
Я мог бы и сам догадаться, но все равно ее ответ как будто
жалит меня. Габриэль разговаривает с Райли и Тейлор, но я вижу, как его улыбка
становится шире, что делает мне еще больнее. Тупой ублюдок.
Я весь сплошное очарование. Но силу не применяю.
— Ты не можешь пропустить одно воскресенье?
Она дарит мне извиняющуюся улыбку.
— Ты просто никогда не встречал моих родителей, но, уверена,
не раз видел их по телевизору. Священник и главная монахиня.
— Хреново, да?
— На самом деле, нет. Они не так уж плохи.
Усмешка Габриэля все шире и шире.
ФРЭННИ
Как описать мою семью? Не то чтобы я стесняюсь их, или еще
что. Я знаю кучу семнадцатилетних, которые все время ноют о своих семьях. Мои,
по большей части, нормальные. Просто по-настоящему религиозны. Но я, можно
сказать, паршивая овца.
— Скажем так, я просто не всегда соответствую их высоким
моральным стандартам.
Усмешка появляется на лице Люка, и он бросает взгляд через
мое плечо на Гейба.
— Мне нравится, как это звучит.
О, теперь мое лицо вспыхивает.
— Это еще не самое интересное. Мои сестры всегда и во всем
лучше меня.
Он поднимает бровь.
— Мэри, Мэри, Мэри и Мэри?
Он такой дурак.
— Ну, да.
— Они старшие или младшие?
— Две старшие, две младшие.
— Не видел ни одной похожей на тебя девушки в коридорах.
— Мои сестры не ходят сюда.
— Серьезно?..
Ну, вот мне и стало неловко. Тейлор усмехается, и я
чувствую, как она пинает меня под столом. Сучка.
Я наношу вилкой удар помидору, разбрызгивая сок и семена
небольшой лужицей на рвотном столе.
— Меня как бы выкинули из католической школы...
Он даже не пытается сдержать смех.
— О, мне определенно нравится, как это звучит.
Его усмешка заставляет мое сердце трепетать, а он все так же
смотрит на Гейба.
— На самом деле все не так ужасно, как выглядит, — говорю я,
защищаясь. — Просто они там не совсем терпимы к тем, кто…
Тейлор не может сдержать себя.
— Она отказница...
Люк смотрит на меня.
— Это про войну?
— Это про католицизм. Она слишком много спрашивала в классе
религии, — говорит Тейлор.
Он вновь приподнимает бровь.
— И что именно?
Я кидаю на Тейлор негодующий взгляд.
— Ничего.
— Я искренне сомневаюсь, что они выгоняют учеников из школы
за то, что они ничего не спрашивали.
— Я всего лишь задала пару вопросов о Боге.
Он наклоняется ко мне и внимательно смотрит, опираясь локтями
на колени. Его глаза тлеют, словно угольки.
— И ты веришь в них? Во все эти вещи про Бога?
Я представляю Мэтта в гробу. Наверняка не так, как он на
самом деле выглядел, потому что я никогда не видела этого. Я была слишком
больна, чтобы встать и пойти на похороны. Снова эта картина, которая преследует
меня так давно, та, что я видела за секунду до того, как он упал... Я отодвигаю
ее наравне с всепоглощающим горем, которое я старательно держу взаперти, и
возвращаюсь назад, стирая изображение себя семилетней, вновь становясь
семнадцатилетней самой собой.
— Я все еще работаю над этим. — Слова еле проходят через мое
напряженно сжатое горло и кажутся немного задушенными. Единственное, во что я
на самом деле верю, я не могу произнести вслух. Нет никакого Бога. Не может
быть. Если бы он был, пришлось бы его ненавидеть. Так что, проще не верить.
— Ты веришь, — говорит Гейб, словно прочитав мои мысли.
Я впиваюсь в него взглядом.
— Ты понятия не имеешь, во что я верю.
Он поднимает мою руку и пальцами чертит на ней успокаивающий
кружок, дрожь пробегает по всему моему позвоночнику.
— У меня есть идея, может, даже две, — говорит он, и его
голубые глаза смотрят в мои, и вдруг я совершенно уверена, что он видит меня
насквозь, видит все... Я прерывисто вдыхаю и поворачиваюсь к Люку.
Беспокойство затеняет его лицо на мгновение, но так же
быстро исчезает.
И тогда он спрашивает:
— А что насчет другой стороны? — Его глаза странно блестят. —
Ты веришь в Дьявола? в Ад?
Я смотрю ему прямо в эти черные глаза.
— Да.
Гейб отпускает мою руку.
— Едва ли это можно назвать справедливым. — Я слышу улыбку в
его голосе, но не поворачиваюсь, чтобы посмотреть, потому что боюсь вновь быть
захваченной в плен его взглядом.
В черных глазах Люка вспыхивают красные огоньки, и его
улыбка становится шире, когда он, расслабившись, откидывается на спинку стула, кладя
руку позади меня.
— Вот и отлично. Так что там с субботой? Я выберу место?
Ммм... Эта улыбка меня убивает. Но лучше перестраховаться,
чем потом жалеть.
— Как насчет моего дома?
— Со священником, главной монахиней, Марией, Марией, Марией
и Марией? Похоже, будет весело, — говорит он.
Я закатываю глаза.
— Просто нереально.
Глава 5. Одержимые
ЛЮК
Я сижу на полу в своей темной квартире и периодически стучу
затылком об стену, наблюдая, как испуганные летучие мыши пролетают за окном в
наступивших сумерках. «Хочу, чтобы ты была здесь»
[13]
Pink Floyd пробирает меня до костей.
