Я никогда не был столь одержим чем-то, тем не менее, всю
неделю я наблюдал за Габриэлем и чувствовал такое, чему даже не знаю названия.
Но то, что я знаю совершенно точно, я хочу видеть его мертвым. Он заставляет
меня нервничать, сомневаться в себе, и мне приходится сдерживаться изо всех
сил, чтобы прямо сейчас не забраться в Мустанг и не помчаться на всех порах к
Фрэнни домой.
И что бы я сделал, добравшись туда? О, я знаю, что хочу
сделать... то, о чем я, не прекращая. думаю с самого первого дня нашей встречи.
А что если Габриэль там? Я вижу в своей голове картинку с
ним в главной роли, делающим с Фрэнни то, что хочу я, и чувствую сильный
удар... ревности? Что, серьезно?
Но я знаю точно, что он никогда так не поступит, и это дает
мне большое преимущество. Он здесь не ради тела Фрэнни. Он здесь ради ее души.
Так же, как и я. Но что может остановить его от того, чтобы отметить ее прямо
сейчас? Мне нужно поехать... только чтобы удостовериться, что его там нет.
Я снова стучусь головой о стену.
А если он там? Что тогда?
Я представляю, как я, словно Бэтмен, влетаю в комнату и
выхватываю ее полуобнаженное тело из лап Габриэля в последний момент.
Так вот, что я хочу сделать? Спасти ее от противного ангела?
В тишине между песнями я сам удивляюсь звукам своего
издевательского смеха. Да что такого в этой девчонке? Она же просто девушка.
Ничего особенного. Просто цель. И объект моих фантазий.
Я сильнее стучусь головой.
Закрываю глаза, и ее лицо появляется в моих мыслях. Я
заменяю его своим боссом, Бехеритом, Великим Князем Ада и Главой Поглощения.
Сосредотачиваюсь на мысли о том, что он со мной сделает, если я потерплю
неудачу, надеясь, что страх возьмет верх над моими одержимыми желанием мыслями.
Почти срабатывает. Я чувствую себя заледеневшим, страх
прокладывает путь сквозь мои внутренности, пока я представляю себя стоящим на
коленях перед Бехеритом и Королем Люцифером, ожидая приговора. Но страх
сменяется отчаянием от того, что если мое существование сейчас прервется, то я
больше не испытаю желания прикоснуться к Фрэнни, поцеловать ее, быть с нею.
Я откидываюсь назад.
Внезапно я чувствую острую потребность выяснить, почему
Фрэнни так важна... Какие у них планы относительно нее. Но я не знаю... И не
узнаю. Бехерит — тот еще параноик, он держит все в строжайшем секрете.
Я снова ударяюсь головой о стену, чтобы очистить ее от этих
мыслей.
Сосредоточься.
Все идет хорошо. Другие из Поглощения не смогли обнаружить
ее. А я смог. Остальная часть моей работы должна быть легкой, с Габриэлем или
без него. Он всего лишь незначительное неудобство. Кажется, он пока на шаг впереди,
вместе со всей его силой, но только пока, он не может использовать ее, не
работая таким образом на меня. Но его образ... вместе с ней... в таком виде...
заползает обратно в мою голову, и я чувствую, как внутри все переворачивается. Завтра.
Я буду с ней завтра.
Я поднимаю свою жалкую задницу с пола и направляюсь в
ванную, где залезаю в душ. Как это вообще работает? Я поворачиваю один из
кранов, и из стены льется вода, сначала холодная, но затем все более горячая. Я
выключаю ее и кручу второй вентиль почти до конца. Скинув свою одежду, я шагаю
в ледяную воду.
Сосредоточься, Люк.
ФРЭННИ
— Почему никто в вашей семье не говорит о твоем брате? —
Тейлор стирает рукавом пыль с рамки и стекла, прежде чем поставить фотографию
обратно на мой комод. На ней я в дедушкином гараже с измазанным маслом лицом,
пытаюсь сделать из кудряшек Мэтта кроличьи уши. А он притворяется, что стучит
гаечным ключом по моей голове. Нам было семь. Неделя до его смерти. Я сажусь
обратно на стул, сглатывая комок в горле, угрожающий заставить меня начать
задыхаться.
— О чем тут говорить? Это было очень давно.
— И все же, — говорит она, оглядываясь на фотографию, — это
как-то странно.
— Это как-то фигово. Мы можем поговорить о чем-то еще?
Ее брови поднимаются, и она вскидывает свою руку.
— Ну, прости.
Я глубоко вздыхаю и опускаю голову.
— Тай, это правда фигово, и здесь действительно не о чем
говорить. Это был несчастный случай. — Когда я произношу эти слова, мое горло
полностью блокируется. Мне начинает не хватать воздуха, перед глазами
появляются яркие звезды, и я подозреваю, что вот-вот грохнусь в обморок.
— Боже, Фи. — Тейлор бежит ко мне.
Я обхватываю ее за плечи, когда она встает на колени рядом
со мной.
— Я... в порядке, — говорю я, задыхаясь.
Она вскакивает.
— Я позову твою маму.
— Нет! — Я кладу руки на колени и старательно работаю над
тем, чтобы втянуть воздух в легкие. Я качаю головой, и звезды исчезают. — Я
правда в порядке.
— Это что такое было? Астма, или что? Почему я не знаю, что
у тебя астма?
О, ты обо мне очень многого не знаешь..
Я оглядываюсь на фотографию Мэтта, по-прежнему стараясь
восстановить дыхание, а затем смотрю на Тейлор, пожимая плечами.
— Прости. — Я возвращаюсь к лежащему на столе учебнику по
математическому анализу.
Тейлор смотрит на меня еще какое-то время.
— Ты уверена, что все нормально?
— Уверена.
Она растягивается на полу моей спальни со своим экземпляром
учебника и пожевывает резинку на конце карандаша.
— Так, как тебе удалось заполучить двух самых горячих парней
в мире в качестве партнеров по эссе и лабораторным?
Я не поднимаю взгляд.
— Не знаю, судьба, наверно.
— И теперь они оба падают к твоим ногам. Все равно не
понимаю. Это как будто ты превратилась в долбанную Пэрис Хилтон.
— Никто не падает к моим ногам, не выдумывай, — смеюсь я, но
понимаю, что, в некотором роде, она права. Они, можно сказать, свалились на
меня. А остальная часть правды заключается в том, что мне это нравится.
Я наношу клей на обратную сторону картинки из журнала,
которую только что вырезала, стараясь не злорадствовать, и прикрепляю ее на
стену над комодом. Тейлор вытаскивает набор фломастеров из своей сумки, а затем
подходит ко мне, чтобы оценить картинку Моны Лизы, которую я только что
повесила на своей стене. Посылая мне злую усмешку через плечо, она пишет «Моне
Лизе» темно-синими чернилами поверх изображения «необходимо потрахаться».
— Твою комнату надо перекрасить, — говорит она, осматривая
созданные мной за последние несколько лет шедевры на стенах, а затем снова
ложится на ковер.
