— Прости, — говорю я, не глядя на него.
— Что случилось?
— Ничего. – Я разворачиваюсь и тянусь к ручке. — Едем.
Он делает шаг назад, и я закрываю дверь.
Он прав. Я действительно не хочу знать его тайны. Тех, что
уже есть у меня, мне вполне достаточно.
____________________
Наши тела двигаются рядом... в такт песни Depeche Mode «Personal
Jesus». С трудом отодвигая горячее тело Люка от своего, я сажусь на его
огромной черной кровати, пытаясь отдышаться.
— Не думаю, что мистер Снайдер сочтет уважительной причиной
то, что мы были заняты поцелуями, поэтому не закончили его схему.
Люк обхватывает меня за талию и тянет обратно.
— Мы бы могли использовать традиционное «моя собака съела ее»,
— говорит он с надеждой в голосе, обнимая меня. Я строго смотрю на него долю
секунды, после чего он стонет и спрашивает: — Как быстро мы ее закончим?
Я сажусь, подкладывая себе под спину подушку.
— У нас осталось совсем чуть-чуть вопросов. Должно уйти не много
времени.
Он поднимает свою тетрадь с пола и садится, опираясь на
спинку кровати, рядом со мной. Но он не пишет. Только смотрит на меня.
— Тебе надо надеть рубашку, или я не смогу сосредоточиться, —
говорит он после паузы. — Этот красный бюстгальтер слишком сексуальный. Не
думал я, что правильные девочки-католички носят красные лифчики.
— Я не правильная девочка-католичка, забыл? Меня выгнали из
католической школы.
— Я помню, — говорит он, и его улыбка заставляет мое сердце
пропустить удар. Пока Depeche Mode уговаривают меня «протянуть руку и обрести
веру», я рассматриваю татуировку в виду змеи на предплечье Люка и его
обнаженную грудь.
— Ладно, так... Стейнбек... — говорю я, чтобы отвлечься от
его улыбки и представленной картины. Я делаю глубокий вдох и натягиваю рубашку.
Смотря в листок с вопросами мистера Снайдера, я читаю: — Что он говорит о
характере человека?
— Что кто угодно может оправдать все, что угодно, независимо
от того, насколько это неправильно.
Я поднимаю бровь.
— В самом деле? Что-то я не уловила этого. Думаю, он имел в
виду то, что действия зависят от обстоятельств.
— Одна фигня.
— Да не совсем. Сам подумай. На протяжении всей книги Том
делает определенные вещи… определенный выбор, основываясь на том, в чем он и
его семья нуждаются прямо сейчас. Это вовсе не похоже на то, как будто он
проснулся как-то утром и решил: «Вау, пойду-ка я убью сегодня кого-нибудь».
— Ладно, но ведь когда он совершает убийство, он пускается в
бега, чем вовсе не помогает семье. И вообще, все может закончиться весьма
печально: он навредит им, если они попробуют ему помочь. Так что, ты не можешь
утверждать, что все, что он делает, — ради его семьи. Люди совершают
поступки... И они объясняют их какими-то высокими причинами, но, в итоге, они
всегда корыстны.
Я откладываю лист с вопросами.
— Ничего себе... Так, по-твоему, все люди — всего лишь
лживые, эгоистичные мешки с дерьмом?
— Да, большинство.
— Без шансов на искупление?
— Звучит правдиво.
— Это печально, — говорю я, качая головой.
— Печально, но правдиво.
— Ладно. А что насчет Розы Сарона в конце? Она теряет своего
ребенка, но затем кормит грудью голодающего. Что в этом корыстного?
Он смотрит на меня минуту, затем улыбается.
— Прости, я услышал только слово «грудь», — говорит он,
глядя на меня.
Я пихаю его локтем.
— Ты такая свинья!
Он ухмыляется.
— Я не свинья, я парень... хотя, если подумать, это
синонимы. Я понял твою точку зрения.
— Бьюсь об заклад, твое сердце каменное. Неудивительно, что
ты видишь мир сквозь адские очки, — говорю я, открывая свою тетрадь. Чистую
страницу я озаглавливаю «Стейнбек: Итоговое эссе Фрэнни и Люка» и записываю
несколько своих мыслей. Закончив, я протягиваю работу Люку, наблюдая за тем,
как он хмурится.
— А у тебя очки розовые, то, что ты написала, поразительно
наивно.
— То, что я не верю, что каждый человек — воплощение зла, не
делает меня наивной.
— Делает-делает, но тем лучше для меня. Так на чем мы
остановились? — говорит он, бросая тетрадь на пол и вновь снимая мою рубашку, он
восхищенно рассматривает мой красный бюстгальтер.
— О, я покажу тебе свою «наивность», — произношу я.
Его глаза вспыхивают, и я клянусь, он перестает дышать,
когда я, одаривая его своей хитрой улыбкой, протягиваю руки за спину и
расстегиваю лифчик, бросая его на пол поверх своей рубашки. Я ложусь рядом с
ним на кровати и чувствую, как моя кожа плавится от его прикосновения.
Люк целует мою шею, его горячее дыхание заставляет меня
дрожать.
— Ммм... Ты прекрасна, — шепчет он мне на ухо. Меня трясет.
Как и его...
Все мое тело — живой проводник. Каждое нервное окончание
словно заряжено током.
Со всеми остальными не было даже мысли, что я могу не
остановиться.
Я никогда не была готова. Ни один из них никогда не
заставлял меня чувствовать то же, что и Люк. Все в нем неправильно, но мне ни
разу в жизни не было так хорошо.
Я не могу выкинуть его ни из головы, ни из сердца... Только
когда мы вместе, я по-настоящему живу. Я могу представить себе, как он заставляет
меня чувствовать все новое и интересное, как я рассказываю ему все...
Он целует меня глубже, пока слеза катится по моей щеке... Я
чувствую, что задыхаюсь, но не могу оттолкнуть его. Я хочу, чтобы он был еще
ближе.
ЛЮК
Все, что я могу чувствовать, — это ее тело рядом с моим.
Все, что есть в этом мире — ее тело рядом с моим. Остальная вселенная, Рай, Ад
превратились в ничто.
Плевать на все. Я не остановлюсь, пока она не будет моей...
в Бездне... которой она не принадлежит...
Я отгоняю эти мысли, сосредотачиваясь на Фрэнни. Ее глаза
закрыты, и она прижимается еще ближе ко мне, целуя. Я чувствую ее руки на моем
теле... на всем моем теле.
— Не останавливайся, — шепчет она, посылая горячее дыхание
мне в ухо. Но она понятия не имеет, о чем просит. Потому что, что бы она ни
думала, она наивна. Я знаю, что скрывается в сердцах людей, в моем собственном
серном сердце.
Все, что нужно сделать, — исполнить ее желание. И это первый
шаг на ее пути в Ад. Она хочет этого, я хочу этого... О, как я этого хочу!
