— Давай, сворачивай на подъездную дорожку.
Он так и делает, а я размышляю, правильно ли я поступила.
Подвергнет ли это опасности Гейба? Поймет он, что на самом деле это не Люк?
Образ его окровавленного тела ударяет в меня, и я проглатываю ужас вместе с
желчью во рту.
Когда я выхожу из машины, моя паника сменяется отчаянием. В
доме темно. Что делать, если Гейба там нет?
Лже-Люк обходит Шелби и хватает меня за руку. Мы начинаем
двигаться к входной двери. И тогда я понимаю, что ключа у меня нет, а постучать
я не могу, так как дом, по идеи, должен быть пуст.
— Думаю, входная дверь должна быть не заперта, — говорю я,
надеясь, что права.
Когда мы доходим до дома, я понимаю, что я более чем
права... Дверь распахнута настежь, открывая нашему взгляду пустой темный дом.
— Напомни мне никогда не позволять тебе присматривать за
домом, — фыркает Лже-Люк.
— Ага... хорошо... — Я бешено соображаю, что делать дальше.
Может, у Гейба есть что-нибудь золотое или серебряное, что я смогу
использовать?
Он заталкивает меня в дверь и закрывает ее за нами.
Кругом темнота... и он везде, его руки везде...
Когда я, в отчаянии, пытаюсь найти что-нибудь в темноте, я
вспоминаю, какое все здесь белое.... ничего золотого или серебряного.
— Давай найдем постель, — шепчет мне в ухо Лже-Люк.
— Хм... может, наверху? — говорю я достаточно громко, чтобы,
если здесь кто-то есть, он меня услышал.
Он тянет меня к лестнице, освященной лишь тонкой полоской
лунного света. Но когда мы доходим до перил, Лже-Люк замирает и опасливо
осматривается.
— Чей это дом, ты говоришь?
— Просто друга.
Он смотрит на меня с отвратительной гримасой, и в бедном лунном
свете я вижу, как он превращается в нечто ужасное. Спустя всего несколько секунд
он возвышается надо мной, испуская жар, и хватает меня за волосы. Зловоние
опаленных волос и тухлых яиц становится невыносимым, глаза у меня начинают
слезиться. Рефлекторно я приседаю и выбрасываю ногу вперед, стремясь ударить
его, но он дергает меня за волосы, и я теряю равновесие, поэтому удар
получается не таким сильным, как мне хотелось бы.
Тем не менее, хруст костей слышен вполне отчетливо.
Похоже, он смеется... не совсем та реакция, на которую я
рассчитывала... Смех глухой, почти как кашель.
— Ооо... огонь! — говорит он. — Мне нравится. — Затем он
оттаскивает меня от лестницы. — Очень умно, смертная. Но, понимаешь, мы,
демоны, обладаем шестым чувством. — Он поворачивается и громко шипит: — Ты
опоздал, Габриэль.
Я снова группируюсь и делаю еще один разворот. Но в это раз
его рука останавливает меня. Он давит на меня, таща за волосы.
— Сначала это было очаровательно, теперь же это раздражает.
Прекрати.
Мое сердце подскакивает, когда я слышу голос Гейба, звучащий
ото всюду.
— Тебе лучше отпустить ее, Бехерит.
А вот и он, наверху лестницы. Только я не могу его
рассмотреть. Все, что я вижу, — это яркий белый свет. Вся комната, в том числе
и монстр, держащий меня, погружается в его свечение.
Я смотрю в ужасное лицо демона и слышу свой стон, когда
кровь холодеет у меня в жилах.
Это не Белиас.
Он гораздо громаднее и противнее на вид (если такое вообще
возможно), а еще от него сильнее воняет... я уже начинаю задыхаться.
— Габриэль, ты всегда обладал забавным чувством юмора. Зачем
мне отпускать свой приз?
— Затем, что она не твой приз. У тебя не может быть к ней
ничего. Ее душа чиста.
— Хм... да уж, Люцифер плохо над этим поработал. Он нашел
это задание весьма непростым. — Он недовольно смотрит на меня сверху вниз и
снова кашляет, смеясь. — Он влюбился. Влюбился! — Его смех становится громче. —
Какая чушь!
— Да, это многое изменило. Всю его жизнь. Ты слышал, что
любовь побеждает все?
— Ну, в конце концов, он проиграл, разве нет? Он мертв, а я
получил приз.
— «Мертв» — понятие растяжимое, не находишь?
Мое сердце взлетает от слов Люка. Но когда я с трудом
поворачиваюсь в сторону кухни, оно вновь уходит в пятки. Люк с ног до головы
покрыт кровью, его футболка разодрана в клочья, на груди, плечах и правой щеке
множество глубоких ран.
— Боже мой! — ахаю я.
— Ваш Бог никому из вас не поможет, — смеется монстр. Он
поднимает меня на уровень своих глаз за волосы. Ощущение, что голова вот-вот
оторвется от тела.
— Ты принадлежишь другой команде сейчас.
— Тебе необходимо многое переосмыслить, Бехерит, — говорит
Люк, вступая в гостиную.
Бехерит смеется... громкий рев, сотрясающий весь дом.
— Ты мне угрожаешь? Ты? Полуживой смертный без козырей в
рукаве? — рычит он, опуская меня ближе к полу, где я по-прежнему болтаюсь,
словно марионетка. — Я разберусь с тобой, когда закончу с твоим домашним
любимцем. — Он трясет меня за волосы.
— Ох, у меня есть козыри. И как удачно ты упомянул домашних
любимцев... — Улыбка Люка греет мое сердце, и я протягиваю руку, надеясь
дотянуться до него. Затем я отрываю от него глаза и смотрю ему за спину, где в
кухонных дверях светятся пять пар огромных красных глаз.
Люк делает шаг в сторону, и когда он щелкает пальцами, три
огромных адских пса (у одного из них три головы!) врываются в гостиную, и,
оскалив зубы, бегут ко мне.
Хотя, нет, не ко мне, к нему... существу, удерживающему
меня.
И Люк тоже здесь. Он хватает меня за руку и что-то кричит.
Из-за гула собак и собственного шока я с трудом разбираю, что он от меня хочет.
— Используй его, Фрэнни!
Мое Влияние. Что мне делать? Я же понятия не имею, что это
такое и как оно работает.
— Отпусти меня! — кричу я. Существо кашляет, и ничего не
меняется. Я пробую снова. — Я тебе не нужна! Отпусти меня! — говорю я громче.
Я чувствую, что хватка на моих волосах становится слабее,
пока он отгоняет бешеных псов другой лапой.
Люк тянет меня за руку. Собаки везде: щелкают зубами, рычат.
— Я тебе не нужна! — кричу я. Я вырываюсь из рук Бехерита,
оставляя в его лапе большой клок волос. Люк тащит меня через комнату. Одна из
собак следует за мной, и я приседаю, готовясь отразить удар, но Люк поднимает
меня за секунду до того, как моя нога должна коснуться морды собаки.
— Тебе действительно не стоит лупить Баргеста. Особенно
после того, как он только что спас наши задницы.
— Баргеста?
— Мой старый друг. Я был чем-то вроде главой собачьего
патруля довольно долго. Охранял ворота Ада. Мы с Баргестом были партнерами
почти тысячелетие, хотя ему потребовалось гораздо больше времени, чем мне бы
хотелось, чтобы признать в этом человеке меня. — Он показывает на следы когтей
на груди.
