Мне наконец ответили. Мужской голос, и, конечно, на итальянском.
– Uomo… – сказала я, с трудом вспоминая слова, – ferire.
Предположительно фраза означала «мужчина плохо себя чувствует». Мне в ответ полилась быстрая итальянская речь. От бессилия у меня потекли слезы.
– We need help. Here is а man… he is having a stroke
[20]! – крикнула я в трубку.
– It’s a police, – ответили мне. – Call 118
[21].
Я сбросила звонок и набрала 118. В трубке снова играла музыка, и приятный голос просил подождать.
– Он живой? – крикнула я близнецам.
– Да, и все еще пытается что-то сказать, – ответил Ваня. – Сколько у него времени, помните? – спросил он.
– Три часа, – ответила я.
– Это с начала приступа, – поправила Настя. – Мы не знаем, когда он начался.
Мы помолчали. Их сосед забормотал.
– Слушайте, кажется, это не чушь, – сказал Ваня. – Он говорит, что у него в квартире мыши, которых нужно спасти.
– Наверное, у него дома хомяки, и он беспокоится, что они умрут с голоду, – сказала я.
– Нашел о чем беспокоиться, – сказала Настя японцу.
В это время мне ответили, и я стала судорожно объяснять в трубку по-английски, что мы нашли человека и у него инсульт. И что скорой надо немедленно приехать. На той стороне попросили адрес. Несколько тягучих минут я бегала туда-обратно, пыталась найти табличку с улицей и номером ближайшего дома. Вызов вроде как приняли, трубку положили. Оставалось ждать. Я вернулась к близнецам.
– Tell me your address
[22], – просил Ваня японца.
И опять бормотание.
– Какая тебе пицца? – возмутилась Настя.
– Пицца шата фуциа. Ты понимаешь? – спросил меня Ваня.
Я зажмурилась, и в мозгу заметались три слова: пицца шата фуция, пицца шата фуция, – и вдруг правильные слова зажглись, как неоновая вывеска.
– Пьяцца Санта Лючия! – закричала я.
– Записываю на телефоне, – ответила Настя. – А номер дома?
– Покажите ему на пальцах, – подсказала я.
– Один. Четыре. Четырнадцать, – наконец сказал Ваня.
– Вы же не думаете пойти спасать его хомяков? – подозрительно спросила Настя.
– Конечно, нет, – ответила я. – Вдруг у него нет документов, будем знать его адрес для скорой.
– Или для морга, если за ним приедут позже чем через два часа.
– ВАНЯ!!!
Японец закрыл глаза и притих. Мы боялись проверить, жив ли он.
Всего через несколько минут, отчаянно завывая и мигая красным и синим, к нам подлетела скорая. Парамедики моментально загрузили несчастного в машину и укатили, оставив нас на пустой улице. Адрес мы не сказали.
– Что это было? – спросил Ваня, когда мы поплелись в сторону дома.
Мы прошли примерно с километр, и запущенные узкие улицы с безликими домами сменились нарядными зданиями. Высаженный кустарник отделял дорогу от тротуара. Дорогу освещали круглые фонари. В уличных кафе за столиками сидели поздние посетители за бокалом вина.
Настя остановилась.
– Слушайте, это, конечно, бред и все такое, но…
– Хочешь спасти хомячков? – спросил Ваня.
– Если дома никого нет, они умрут от жажды за сутки. Нальем воды в поилку, насыплем корма, а утром найдем его в больнице, – согласилась я и развернулась. – Вы запомнили адрес?
Настя прочитала адрес с телефона, я ввела его в приложение с местными картами.
– Это недалеко от того места, где мы его нашли, – сказала я.
Мы пошли обратно. Центр снова сменился пыльными неухоженными улицами. Легко нашли нужный дом с большой табличкой с номером. Обыкновенный двухэтажный домик, такие же лепятся друг к другу вдоль по улице, сколько хватает взгляда. Узкая синяя дверь, верхняя часть – из рифленого стекла. Ни в одном окне не горел свет.
– Половина двенадцатого, – сказала я, заглянув в телефон.
Позвонили в звонок, постучали. За дверью не раздалось ни звука. Ваня потянул дверь, потом толкнул от себя.
– Закрыто.
– Конечно, о чем мы думали, – разочарованно сказала Настя.
– Подождите, – я начала соображать.
Приподняла пыльнющий коврик у двери, под ним было пусто. Постучала по синему почтовому ящику. Внизу глухо звякнуло. Я ощупала дно, подцепила ногтем небольшую выпуклость, и ключи упали мне в руки.
– Только накормим хомяков и обратно, – повторял Ваня, пока мы поднимались на второй этаж.
Мы поднялись, нашли выключатель и оказались в довольно большой комнате. Сначала мне почудилось, что она похожа на лабораторию в мамином НИИ. Но когда я огляделась, оказалось, что комната на самом деле разделена на жилую и лабораторную части. Жилая занимала всего несколько метров в углу. Там стоял диван, на котором в беспорядке валялись подушки и пледы, а у подлокотника высилась гора пустых коробок из-под пиццы. Впритык к нему стоял низенький журнальный столик, заставленный грязными тарелками и кружками. Лабораторная часть, напротив, была образцом чистоты и аккуратности. Столы и шкафы. На столах стояли микроскопы и герметичные коробки с инструментом, похожим на маникюрный. Отдельный стол был отведен под бумаги, папки и ноутбук, на стене рядом с ним висела пробковая доска. На доске – множество разноцветных бумажек с заметками, на них – неразборчивые надписи, как пишут врачи, сверху приколот белый лист А4 с жирно обведенным маркером словом «Progress»
[23].
В дальнем от нас углу стоял огромный белый шкаф, похожий на холодильник. На диван с подоконника был направлен низко гудящий вентилятор. Ваня выключил вентилятор, и в комнате сразу стало тише, но оказалось, что белый шкаф тарахтит, как старый холодильник у нас дома.
Мы прошлись по комнате. Посреди нее, на составленных вместе двух столах, был сооружен лабиринт. Извилистые ходы с толстыми стенками. Лабиринт был только что достроен – тут же лежали куски стен и инструменты для резки. Я взяла один из кусков. Легкий, похоже, пластик, молочно-белый, непрозрачный. Настя поддела ногой гору пустых коробок из-под пиццы, и та шумно рассыпалась.
– Тут нет никаких мышей, – сказала Настя. – Давайте-ка убираться, пока не влипли во что-нибудь.
Но было уже поздно.
Ваня открыл гудящий белый шкаф и, увидев, что внутри, громко охнул. Мы медленно подошли, понимая, что в тот самый момент уже влипли по уши. Заглянули в шкаф, оказавшийся оборудованным вольером с вентиляцией, датчиками влажности и температуры. Там в высоком, от пола до потолка, многоуровневом аквариуме бегали в колесе и играли песчанки.
