– Мне уже лучше, спасибо, – сказала Жюстина. – Можно мне еще вот это маленькое пирожное, Лаура? Они очень вкусные – кажется, с абрикосовым джемом. – Это означало – как бы она себя ни чувствовала, сейчас она не хочет это обсуждать. Ну хорошо, это подождет.
Бутерброды, хотя и вкусные, нисколько не напоминали английские, а вот чай, крепкий, горячий, словно перенес Мэри домой, на Парк-Террейс, 11. Это была та самая йоркширская смесь, которую так любила миссис Пул. Мэри почувствовала ужасную тоску по дому.
– Вы без нас начали! – Диана широким шагом вошла в гостиную в сопровождении Аида и Персефоны. У Аида одно ухо было перевязано белым марлевым бинтом, но в остальном он вышел из схватки с диким зверем почти невредимым.
Диана: – Эй!
Вблизи вид у собак был еще более устрашающий, и Мэри невольно вжалась в кресло, хотя вряд ли это могло ее как-то защитить. Они были почти белоснежные, только немного перепачкались, пока играли во дворе, а ростом доходили Диане до пояса. Она положила обоим руки на спины.
– Это в самом деле собаки? – спросила Мэри. – Похожи…
– На волков? – Кармилла вошла в гостиную следом за ними. Да, только в брюках можно так широко шагать. Юбки в несколько слоев для этого не годятся. В первый раз Мэри позавидовала тем, кто носит брюки. Это же такая свобода движений! Но можно ли представить себе более совершенный портрет настоящей леди, чем Лаура в ее щегольской юбке и английской блузке (жакет она уже сняла), сидевшая за столиком с чайным подносом? Да, это все-таки тоже ценное достоинство – уметь выглядеть и вести себя как леди.
Миссис Пул: – Вот это верно!
– Они и вправду наполовину волки. – Кармилла села на диван в ногах у Жюстины. – Мы зовем эту породу farkaskutya – собаковолки. Они охраняют уже не первое поколение Карнштейнов. Но Аид и Персефона очень милые. Дедушка подарил мне их еще щенками. – Она ласково потрепала Персефону по голове, и большая белая собака-волк положила голову к ней на колени.
– Кто-нибудь даст мне поесть? Я умираю от голода. – Диана села на пол по-турецки. К удивлению Мэри, Аид улегся рядом с ней. Если бы Диана ее, Мэри, укусила за ухо, она бы держалась с ней далеко не так дружелюбно!
– С ветчиной или с яйцом? – спросила Лаура. – Не отвечай, я и так знаю – и того и другого. Сейчас положу тебе на тарелку. А пока, думаю, Кармилле лучше рассказать вам о том, как обстоят дела в Будапеште. И о том, какой болезнью страдает Люсинда.
– Которую чуть попозже нужно будет еще раз напоить, – сказала Кармилла. – Ей, кажется, лучше, но в сознание она не приходит. Мы с Магдой будем дежурить около нее ночью, по очереди. Мы о ней позаботимся, обещаю. Надеюсь, моя кровь ей поможет – во всяком случае, поможет продержаться до тех пор, пока мы не привезем ее к графу.
Мэри поставила чашку и блюдце на столик.
– Почему именно ваша? И почему ей вообще нужно пить кровь? Что Ван Хельсинг сделал с ней?
Лаура протянула Диане пирожные и бутерброды на тарелке – целую гору, никак иначе это нельзя было назвать. Бросила взгляд на Кармиллу и сказала:
– Думаю, лучше рассказать им все по порядку, с самого начала. С твоего начала.
Диана: – Ты всегда так странно и громоздко все описываешь. В жизни было не так. Лаура просто сказала: «Ну давай, рассказывай». И Кармилла рассказала.
Кэтрин: – Если ты считаешь, что написала бы лучше меня, давай, сама попробуй!
Кармилла улыбнулась, но Мэри эта улыбка показалась грустной, даже горькой. Словно уловив хозяйкино настроение, Персефона лизнула ей руку и заскулила. Кармилла погладила ее по голове.
– Если хотите, – сказала она, – я расскажу вам мою историю.
Глава XIX. История Кармиллы
– Я родилась в 1680 году, – начала Кармилла, – в знатной семье. Кто же в этих краях не слышал о Карнштейнах? Мой отец, граф Карман Карнштейн, был не слишком богат золотом, зато богат землями и состоял в советниках самого эрцгерцога Леопольда. Это было время бесконечных войн – главным образом с турками, но и с французами тоже. Католики воевали с протестантами, крестьяне с помещиками. Мы с сестрой Милларкой были далеки от этого. Мы были близнецами, родились в один день и в один час, – и в тот же час умерла наша мать. Она была венгеркой из знатного рода Секели, из Трансильвании. Последнее, что она сделала в жизни, – дала нам имена: Милларка и Миркалла – Мила и Мира, как нас часто называли. В те дни существовал обычай давать близнецам имена-анаграммы, чтобы запутать дьявола, если он вдруг задумает украсть кого-то из них, – такие суеверия были широко распространены. Нас растили то и дело сменяющиеся няньки, а потом гувернантки, большей частью без хозяйского надзора: отец вечно был то при дворе в Граце, то на войне с турками. Нам всегда говорили, что мы красавицы, и ожидалось, что мы сделаем блестящие партии, может быть, даже породнимся с самим эрцгерцогом. Милу такая перспектива вполне устраивала – она была старше меня на четверть часа и, следовательно, считалась наследницей Карнштейна. К тому же она была и красивее, и послушнее – ей легче было смириться с тем, что представляла собой в те времена жизнь женщины. Она и вышивала шелками, и пела, как соловей, аккомпанируя себя на лютне, и танцевала, словно березка на ветру. А еще она была добрая, гораздо добрее меня. Именно она взяла на себя обязанности хозяйки замка – раздавала милостыню и лекарства беднякам, которых тогда было множество. А вот готовила эти лекарства я. Я очень рано стала зачитываться книгами из отцовской библиотеки – у него там были и De Materia Medica
[104] Диоскорида, и De Humani Corporis Fabrica
[105] Андреаса Везалия, и даже De Motu Cordis
[106] Гарвея, где описывалась работа кровообращения. Пока Мила музицировала или шила церковные облачения, я скакала на коне по лесам и полям в сопровождении свиты – из соображений безопасности и приличия дочери Карнштейна не подобало ездить одной. С нас писали портреты, чтобы показывать предполагаемым женихам – мой вы видели. Мне он никогда не нравился, а вот портрет Милы висит у меня в кабинете, над письменным столом. Почти двести лет прошло, а я все еще тоскую по ней.
– Выходит, та могила на церковном кладбище – это могила вашей сестры? – спросила Мэри. Теперь стало понятным то, что она приняла за ошибку.
– Увы, да, – ответила Кармилла. – Если бы нам сегодня не пришлось уезжать в такой спешке, я бы принесла ей цветы. – Она опустила взгляд на свои руки и обхватила ими колени. Стала рассказывать дальше, но Мэри видела, что глаза у нее блестят от непролитых слез. – Однажды отец прислал нам свое распоряжение: Мила должна была выйти замуж. Это была блестящая партия – племянник самого эрцгерцога. Посланник отца привез с собой портрет красивого молодого аристократа, барона Стефана Александра Маттиаса Ворденберга. Мила была обрадована, хотя и несколько тревожилась. Вскоре прибыл и сам аристократ. Он действительно оказался красавцем, у него были ярко-голубые глаза. Мне они казались такими искренними!
