Когда Мина ушла, помахав на прощание графу (тот все еще… хм… служил Люсинде завтраком), Мэри оглянулась на Жюстину. Как она себя чувствует после всех сегодняшних откровений? Ведь она тоже была… под наблюдением Королевского общества. Сама Мэри не знала, что и думать. Эта Мина – уже не совсем та, прежняя мисс Мюррей. Да и существовала ли ее мисс Мюррей когда-нибудь?
– Я чувствую то же, что и ты, – сказала Жюстина, качая головой. – Слишком много всего сразу.
– А ты откуда знаешь, что я чувствую? – спросила Мэри.
– Ты уже давно молчишь. И пока Мина рассказывала, ты почти ни слова не проронила.
– Ты тоже.
– А что тут говорить? Что бы мы ни предполагали в этом путешествии – хоть раз что-нибудь оказалось верным? Я думала, что Адам умер, а он не умер. Ты думала, что Мина просто твоя учительница, а она не просто учительница. Не знаю, что и думать об этом подкомитете. Что он сделал для того, чтобы как-то помешать Société des Alchimistes? Если все так, как описывает мисс Мюррей, то все их усилия оказались на редкость бесплодными. Они не сумели ни спасти мисс Вестенра, ни хотя бы остановить профессора Ван Хельсинга. – Жюстина покачала головой. – Даже не знаю…
Да, именно это Мэри и чувствовала сама! Она просто не знала… много чего не знала. Что думать о своем отце, например. Как отразились на ней его эксперименты? Это они сделали ее такой, какая она есть? Это они придали ей такой необычный характер, что даже миссис Пул это заметила, когда она была маленькой?
Миссис Пул: – Вы были идеальным ребенком, дорогая.
Мэри: – Вот в этом-то и беда, дети не должны быть идеальными.
– Ну вот, так-то лучше, верно? – спросил граф. Он осторожно опустил Люсиндину голову на подушку. Губы у нее были в крови. Кармилла вытерла их платком.
– По крайней мере, выглядит она лучше. Спасибо, Keresztapa. А теперь посмотрим, верна ли ваша теория…
Мэри о многом нужно было подумать, но сейчас было не до того. Впрочем, ей все время не до того. Они все время куда-то спешат – из огня да в полымя, а потом снова в огонь! Она вновь ощутила тоску по своей тихой комнатке в доме на Парк-Террейс, 11, по миссис Пул с ее разговорами о счетах. Приключения – это прекрасно, но рано или поздно начинаешь скучать по регулярным завтракам, обедам и ужинам, по часам досуга, когда можно почитать хорошую книгу или погулять в парке.
Лаура подошла к кровати и села в ногах.
– Влад, вы побудете с Люсиндой или лучше мне? Кармилла просидела около нее всю ночь, ей пора отдохнуть. А Мэри, Жюстине и Диане это ни к чему. Мина собиралась вести их за покупками, как только вернется. А пока…
– Если вы побудете с ней, пока я улажу свои дела, после обеда я вернусь и проведу с ней остаток дня, – сказал граф, вставая.
– Хорошо. Тогда сейчас мой черед. – Лаура подошла и села с другой стороны кровати. Кармилла встала, Лаура поцеловала ее в губы – ласково, но небрежно (так целуются люди, которые живут вместе уже давно) – и заняла свой пост у постели Люсинды. – А ты поспи, милая! Я серьезно – я знаю, какая ты сильная, но даже твои силы не бесконечны. К тому же ты, если не выспишься, начинаешь ворчать и дуться.
– Да, ma gouvernante
[118], – отозвалась Кармилла с насмешливой улыбкой. Дуться она пока что и не думала, однако подавила зевок.
– И никаких отговорок, – сказала Лаура, качая головой. – Иди спать! – Она обняла Люсинду и уложила голову девушки к себе на плечо. Погладила Люсиндины спутанные кудри. – Рассказать тебе сказку? Или песенку спеть? Скажи, чего ты хочешь.
Если Люсинда и ответила, то так тихо, что Мэри не расслышала.
Когда они вышли в коридор вслед за графом, Кармилла обернулась к ним и сказала:
– Мне велено идти спать. Встретимся часов в семь, хорошо?
– Идите, – сказал граф. – Вы уже выполнили свой долг. Теперь предоставьте нам выполнить свой. Мисс Джекилл и мисс Франкенштейн, не хотите ли посидеть в музыкальной комнате до возвращения Мины? Да, и вы тоже, мисс Хайд. Да-да, Ховираг можете взять с собой. Farkhaskutyák
[119] обычно не очень-то ласковы с посторонними, но вы ей, кажется, пришлись по душе.
Мэри молча кивнула. Сейчас ей было почти все равно, куда идти. Ей хотелось одного – посидеть и подумать обо всем, что произошло за это утро.
Музыкальная комната тоже располагалась на втором этаже, рядом с той, где они завтракали. Там стоял инструмент, в котором Мэри узнала клавесин – неужели в наше время кто-то еще играет на клавесине? У камина располагался жесткий, изящной формы диванчик и несколько кресел.
– Вы упомянули о какой-то своей теории, – сказала Жюстина графу, когда все расселись. – Что это за теория?
Теория? Мэри даже не помнила, чтобы об этом шла речь… ах, да, было. Какая-то теория о вампирах.
Граф улыбнулся Жюстине. Улыбка у него была очаровательная. Мэри пришлось напомнить себе, что ему уже больше четырехсот лет, потому что выглядел он… ну, приблизительно ровесником Мины. Он был красив какой-то особенной, европейской красотой – во всяком случае, никак не английской: острые скулы, темные волосы, ниспадающие на плечи, темные глаза, гораздо более глубокие, чем у… в общем, чем какие-нибудь светлые. Серо-голубые, к примеру, у которых бывает совершенно непроницаемый взгляд. По мистеру Холмсу никогда не поймешь, о чем он думает. А вот граф… Мэри понимала, что могло привлечь в нем Мину. Не последнюю роль, должно быть, сыграла и его учтивость, словно пришедшая из совсем другой эпохи. И при этом он был боевым военачальником, защищал границы христианского мира. В нем чувствовалась какая-то скрытая сила. У Мэри создалось впечатление, что он может быть весьма грозен, если захочет.
Жюстина: – Кэтрин, ты превратила графа в какого-то романтического героя.
Кэтрин: – Никого я не превращала. Он и есть романтический герой. Подумай, какой это подарок для романиста! Кларенс слишком чувствительный, Холмс слишком сдержанный, про Атласа ты сама все время твердишь, что он просто друг. В каждом романе должен быть романтический герой, а граф как раз идеально подходит на эту роль. Еще и страстный, ко всему прочему! Он, наверное, даже чихает страстно. И волосы у него красивые.
Жюстина: – Но он убивал людей, и не только на войне. Мы не знаем, сколько мужчин и женщин он заразил вампиризмом. Может быть, кто-то из них живет до сих пор, сосет кровь и заражает других? Он и сам не знает. И в смерти Люси есть часть его вины.
Кэтрин: – А это еще лучше для романтического героя. Он и должен быть опасным. Читатель должен думать, что он убивал людей и может убить снова. Вспомни Манфреда или Монтони. К тому же он раскаивается, ну, или говорит, что раскаивается, – это тоже плюс. Можешь мне поверить, рассказы об Астарте не продавались бы и вполовину так хорошо, если бы Рик Чемберс не был таким противоречивым. Романтическому герою полагается быть страстным, противоречивым и задумчивым.
