– Все те заявления, какие я делала в прошлом, мне хорошо известны, – резко ответила Айша. – Кто-нибудь еще в этом зале хочет ответить на это предложение?
Момент настал. Мэри поднялась со стула.
– Да, мадам президент!
Она всю ночь думала о том, как будет выступать. Разумно. Убедительно. Говорить спокойно, ясным голосом. Не показывать волнения.
– А вы кто такая? – спросила Айша. – Я не помню вас среди членов общества.
– Я не состою в обществе, – сказала Мэри – Но мой отец состоял. У меня есть свидетельства, касающиеся поднятого здесь вопроса.
По залу прокатился ропот. Все, конечно, недоумевали, кто она такая и кто ей дал слово.
– И что же это за свидетельства? – спросила Айша.
– Свидетельство дочери профессора Ван Хельсинга, Люсинды! Встаньте, – прошептала Мэри. – Встаньте и поднимите вуаль!
Люсинда неохотно, неуверенно поднялась, протянула руку, чтобы откинуть вуаль с лица. На миг Мэри подумала, что Люсинда вот-вот упадет или даже лишится чувств. Она просто напугана или ей плохо? А что, если она не сможет…
– Вот как? Мисс Ван Хельсинг, не могли бы вы подойти ближе? Если вам есть что сказать, я хотела бы это услышать.
Люсинда задрожала, как осиновый лист, и нечаянно сбила шляпку – она едва не слетела, но все же осталась сидеть на голове, щегольски заломленная набок. Нет, о том, чтобы Люсинда вышла к кафедре одна, нечего и думать.
– Идем! – сказала Мэри. Она потащила Люсинду за собой вдоль всего ряда (члены общества поглядывали на них с любопытством, подбирая ноги), а затем по центральному проходу.
Это было странно и волнующе: идти мимо всех этих… алхимиков, таких же, как ее отец, глядящих на нее с любопытством, недоверием, удивлением – за исключением тех, кто, очевидно, не понимал по-английски: они просили соседей перевести и объяснить им, что происходит.
Мэри тянула Люсинду за собой, пока они не оказались перед самой кафедрой. Айша глядела на них сверху вниз без всякого выражения. Вид у нее был бы грозный, даже если бы она не возвышалась над ними. Мэри слегка оробела.
Диана: – Вот уж нет! Вид у нее был ничуточки не оробевший.
Мэри: – Вообще-то да, оробела, и даже не слегка. К тому же Люсинда больно стиснула мне руку.
– Так кто же вы? – спросила Айша, глядя на Мэри.
– Я Мэри Джекилл, дочь доктора Джекилла. – Она услышала, как зал дружно охнул. – Люсинда, скажите им, – шепнула она.
– Протестую, – сказал Ван Хельсинг. – Моя дочь сумасшедшая, настоящая сумасшедшая – диагноз ей поставлен самыми выдающимися специалистами Вены. Неделю назад ее похитили из заведения для душевнобольных, где ее лечили. А теперь привели сюда и выставили перед всеми – это крайне опасно для ее душевного здоровья и ставит под угрозу успех лечения…
– Благодарю вас, профессор Ван Хельсинг, – сказала Айша. – Ваш протест принят во внимание. Мисс Ван Хельсинг, что вы хотите сказать?
Мэри сжала руку Люсинды, надеясь, что пожатие вышло ободряющим.
Люсинда подняла взгляд на Айшу. Открыла рот… но оттуда не вылетело ни звука. Она взглянула на Мэри полными ужаса глазами. Не может говорить? Девушка слишком напугана. Что же, их сейчас прогонят? Не поверят? А Ван Хельсинг сидел с таким респектабельным, таким добродетельным видом! Что же делать?
Мэри подняла взгляд на президента Общества алхимиков и заговорила:
– Профессор Ван Хельсинг переливал своей дочери кровь вампира, чтобы сделать ее бессмертной и неуязвимой. Такие же эксперименты он проводил и на ее матери. Когда у миссис Ван Хельсинг начали проявляться симптомы безумия, характерные для вампиризма, он поместил ее в Кранкенхаус Марии-Терезы в Вене. Позже туда же он поместил и Люсинду. Теперь ее мать мертва в результате эксперимента по биологической трансмутации. Сама Люсинда тоже едва не умерла. И умерла бы, если бы мы не освободили ее из лечебницы.
– Можете ли вы предъявить какие-либо доказательства этих обвинений?
Есть ли у них доказательства? Выходило, что есть лишь слово Люсинды против слова Ван Хельсинга.
Люсинда посмотрела на нее и улыбнулась – в первый раз за все время Мэри увидела на ее лице искреннюю улыбку. Затем она чуть присела для прыжка и вскочила на помост, к кафедре, а оттуда на стол. Не успела Мэри опомниться, как она бросилась на Арминия Вамбери и впилась зубами ему в шею! Он закричал – неожиданно тонким голосом для такого крупного мужчины. Люсинда подняла голову и повернулась к залу. Шляпка у нее совсем съехала, по белому платью протянулась длинная кровавая полоса. Она поглядела на Айшу и оскалила окровавленный рот.
В зале раздались крики. Члены общества глядели то на кафедру, то друг на друга, пытаясь понять, что происходит.
– Это абсурд! – выкрикнул Ван Хельсинг. – У вас нет доказательств, что это я сделал ее такой! Те, кто ее похитил, заодно с графом Дракулой. Это он ее трансформировал!
– Профессор Ван Хельсинг, вы нарушили правила общества, – сказала Айша. – Процедура вашего исключения начнется немедленно после…
Ван Хельсинг вскочил на стул.
– Я требую голосования за вотум недоверия президенту! – вскричал он. – Кто со мной?
Поднялись руки – голосовало, пожалуй, около трети присутствующих.
Арминий Вамбери к ним не присоединился – он пытался руками остановить стекавшую по шее кровь. Профессор Холли зажал чем-то рану – должно быть, носовым платком. Платок быстро становился красным. Большая часть публики сидела, остолбенев.
– Общество агонизирует! – кричал Ван Хельсинг. – Для чего мы заботимся о всяких мелочах, когда можем открыть секреты жизни и смерти? Для чего занимаемся пустяковыми исследованиями, когда можем ускорить человеческую эволюцию с помощью искусственного отбора, сделать человечество быстрее, сильнее, умнее? Для чего прячемся в тени, когда можем стать новыми правителями, истинными законодателями лучшего мира, мира, подчиняющегося науке и ученым? Человек остановился в своем развитии – самые мудрые и честные из нас это признают. Если мы, те, кто понимает природные процессы лучше, чем все прочие, в том числе безмозглые ослы, называющие себя добропорядочными учеными, не спасем людей от самих себя, если не подчиним своей благотворной власти все человечество и его социальные институты, человеческий род неизбежно выродится и погибнет. Итак, братья и сестры, кто со мной?
В зале послышалось несколько возгласов: «Верно!», «Ван Хельсинг дело говорит!», «Пора избрать нового президента!».
– Вы с ума сошли, Ван Хельсинг, – выкрикнул Лео Винси, стукнув кулаком по столу. – Вы стремитесь не к благотворному правлению – вы стремитесь к личной власти.
– Вот именно! – послышалось откуда-то из угла. Очевидно, среди членов общества шли споры. Кто-то был на стороне Ван Хельсинга, кто-то Айши, – а остальные, которых было большинство, просто не могли понять, что происходит.
