Мэри не знала, что на это сказать. Разве что…
– Все ведь закончилось хорошо. Мы целы, Ван Хельсинг схвачен, только Сьюард сбежал. И Люсинда снова в своем уме.
– Это, конечно, самое важное, – согласилась Мина. С минуту она молчала. Затем сказала:
– Мэри, у меня была особая причина, чтобы пригласить вас сегодня на прогулку. – Она открыла сумочку и вынула оттуда конверт. – Это пришло вам по почте.
Письмо? Для Мэри?
– От миссис Пул? – радостно спросила она. Наверное, от миссис Пул – кто же еще станет писать ей на адрес Мины? Должно быть, пишет, что мистер Холмс вернулся – дело раскрыто, преступник задержан и передан в руки Лестрейда.
Но, когда Мина протянула ей письмо, Мэри увидела, что оно не от миссис Пул. Она узнала угловатый, почти нечитаемый почерк. Конверт был адресован «мисс Мэри Джекилл, для графини Карнштейн». Она с неохотой надорвала конверт и прочитала письмо, уместившееся на одном-единственном листочке.
«Моя дорогая Мэри, я с сожалением узнал от Ferenc pére et fils
[130] о твоем внезапном отъезде. Мне хотелось бы подольше побыть в кругу семьи – с тобой и Дианой. Я вижу себя в вас обеих – разные стороны своего «я», конечно. Возможно, скоро мы сможем подольше побыть вместе. Невзирая на все различия в наших взглядах и темпераментах, а также некоторые досадные недоразумения (Диане не следовало стрелять в Яноша, он хороший мальчик, хотя и никуда не годный ассистент), я горжусь своими дочерьми, одна из которых такая горячая, а вторая такая рассудительная.
Именно потому, что ты так рассудительна и всегда умеешь подобрать правильные слова, я и пишу именно тебе: передай, пожалуйста, мисс Франкенштейн, что Адам умер в ночь после вашего отъезда. Его уход не был мирным: он гневался и на своего создателя, и на женщину, которая его отвергла. Последним словом на его устах было «Жюстина».
Надеюсь, у вас все хорошо. Передай, пожалуйста, мой горячий привет Диане. Скажи, что я постараюсь прислать ей несколько открыток из Швейцарии. После того, как мы вернулись из Англии, Адам, полагая, что уже не оправится от ран, назначил меня душеприказчиком своего имущества, часть которого теперь отошла ко мне. Если вы когда-нибудь захотите навестить меня, у меня будет довольно мрачный замок с чахлым водопроводом, где вы сможете остановиться. Вид там великолепный. Как мне подписать это письмо? Подпишусь тем именем, под которым ты меня когда-то знала и которым, возможно, когда-нибудь будешь называть меня снова.
Твой любящий отец,
Генри Джекилл».
Мэри долго смотрела на письмо, а затем подняла взгляд на Мину.
– В чем дело, дорогая? Вы словно увидели привидение.
Мэри молча протянула ей письмо. Что тут было объяснять? Что можно объяснить, когда речь идет о таком человеке, как Хайд? Она смотрела, как Мина читает письмо. Что же скажет на это мисс Мюррей? К ее удивлению, Мина разразилась смехом.
– Простите, дорогая, – сказала Мина, возвращая ей письмо. – Я понимаю, это серьезно, – но он неисправим, правда? Только не вздумайте чувствовать себя виноватой за то, что вырвались из его лап, и не позволяйте Жюстине чувствовать себя виноватой в смерти Адама. У нее гипертрофированное чувство ответственности, – и у вас тоже иногда. Так значит, мистер Хайд перебрался в какой-то швейцарский замок и намерен… что? Попытаться снова стать мистером Джекиллом? Ох… – Она вытерла слезы, выступившие на глазах от смеха. – Простите. Родители иногда бывают просто невозможными, верно?
Мэри убрала письмо в сумочку. Должно быть, вид у нее был совсем удрученный, потому что мисс Мюррей улыбнулась и сказала:
– Я знаю, что вам нужно. Помните, что мы с вами делали после походов в Британский музей?
– Пили чай со сконами, – сказала Мэри. Это было счастливое воспоминание – до чего же она любила эти прогулки! Но тут же на лице у нее отразилось недоумение. – И что же, мы сейчас пойдем есть сконы? Здесь, в Будапеште?
– Ну, положим, для чаепития сейчас не время, – сказала Мина. – Что-то подумала бы обо мне миссис Пул, если бы я стала портить вам аппетит перед обедом? Но здесь, за углом, есть местечко, где продают мороженое, а я не думаю, что для мороженого существуют какие-то правила – в какое время дня его есть можно, а в какое нельзя! Оно там бывает самого необыкновенного вкуса – кофейное, вишневое, ореховое…
Диана: – А меня почему не взяли? Как будто мне мороженого не хочется!
Мэри: – Ты съела гору мороженого, пока мы были в Будапеште! И штрудель, и эти твои слоеные бисквиты, и еще что-то такое из жареного теста… Если бы не твой железный желудок, ты бы каждый день страдала расстройством.
Диана: – Но в этот-то день мне мороженого не досталось.
В три часа они все уже сидели в комнате, где до сих пор не бывали: в парадной гостиной графа Дракулы. Выглядела она в точности так, как Мэри и ожидала, судя по общему стилю графской обстановки: темное дерево, бархатные кресла, мрачные картины.
– А вы здесь когда-нибудь бываете? – спросила Мэри. И тут же поняла, что это прозвучало, пожалуй, не очень-то вежливо. Боже правый, она что, становится второй Дианой?
Диана: – Ха, где тебе!
Миссис Пул: – Мисс Мэри никогда так не грубит.
Диана: – У нее воображения не хватит.
– Нет, конечно, – сказала Кармилла. – Ужасная комната, правда? Ее открывают, только когда принимают в доме каких-нибудь послов и других высокопоставленных лиц. Не знаю, почему Влад не сменит обстановку. Правду сказать, и весь дом не мешало бы обставить повеселее. – Она повернулась к графу. – Позволили бы вы уже Мине что-нибудь с этим сделать – хоть что-нибудь, честное слово!
Мэри, Беатриче, Кэтрин и Жюстина были в своих лучших платьях. Даже Диану удалось уговорить надеть новое платье от Ilona Couture – правда, она уже сидела в нем на полу в обнимку с Ховираг и наверняка собирала на него собачью шерсть и слюни. Люсинда была похожа на какое-то эфирное создание в своем белом платье – том самом, что было на ней вчера, только уже вычищенном. Мина с Лаурой обе были в респектабельных серых нарядах – их можно было принять за сестер. На Кармилле был брючный костюм, а сам граф Дракула надел военный мундир, сплошь увешанный медалями. Все они выглядели так, словно ожидали какой-то важной аудиенции, да так оно в каком-то смысле и было.
Ровно в три часа Хорват-ур, графский мажордом, вошел в комнату и доложил о приходе Айши – во всяком случае, Мэри решила, что именно это он сказал, так как президент Общества алхимиков вошла следом за ним. Но он говорил по-венгерски, а значит, мог сказать что угодно, она бы все равно не поняла… Да что же это такое – она сегодня все время ловит себя то на грубости, то на легкомыслии. Что это на нее нашло? Во всяком случае, это что-то новое.
