– Господь, – ответила Люсинда. – Он мой единственный отец. Мой земной отец бросил меня.
Ирен глотнула кофе.
– Ах! – почти невольно вырвалось у нее. – Мне этого очень, очень не хватало. – Она вновь повернулась к Люсинде. – Итак, расскажите мне о вашем отце. О вашем земном отце.
– У меня больше нет отца, – сказала Люсинда. – Он согрешил, тяжко согрешил. Он водил дружбу с демонами, и Господь, верно, осудит его на вечные муки.
– Как это понимать, черт возьми? – спросила Диана.
– Помолчи, – сказала Мэри. – Ты даже не доела то, что у тебя на тарелке. Ты Диана или ее двойник-самозванец? Та Диана, которую я знаю, еду на тарелке не оставляет.
– Иди к черту, – ответила Диана, правда, себе под нос, и запихала в рот булочку с маком.
– Что это за демоны? – спросила Ирен.
Люсинда помолчала, потом ответила:
– Они пьют кровь праведников и никогда не умирают.
Ирен глотнула еще кофе.
– А вашу кровь они тоже пили, Люсинда?
– Он омыл меня в их крови, и я восстала после крещения, словно заново родилась. Но теперь я погибла, погибла, и для Бога, и для людей. Я проклята навеки и буду гореть в геенне огненной.
Люсинда закрыла лицо руками и разрыдалась, так же, как тогда, когда умерла ее мать, – судорожные рыдания сотрясали все ее тело.
Ирен положила руку на плечо девушки.
– О, милая моя. Я понимаю, вам было очень тяжело. Простите, что вынуждаю вас снова говорить об этом. Вот, выпейте кофе. Немножко. Вам станет лучше, честное слово.
Она поднесла свою чашку к губам Люсинды.
– Ну, если это и есть ее история, – сказала Диана, – то я не вижу, какой нам от нее прок! Она же так толком ничего и не рассказала?
Люсинда взяла чашку в дрожащие руки и опасливо глотнула. Затем, словно внезапно вспомнив, что такое кофе, выпила до дна, торопливо, едва не захлебываясь. И так же внезапно согнулась пополам, и ее вырвало этим кофе прямо на стол и на ковер. Она тряслась, кашляла, из глаз катились слезы, а Ирен обнимала ее и бормотала что-то, по-видимому, успокаивающее, однако на Люсинду это, кажется, не действовало.
Мэри как можно тщательнее вытерла салфеткой лужицу кофе, стараясь не думать о ее происхождении. Просто кофе или кофе, побывавший у кого-то в желудке, – не все ли равно, в сущности?
– Гадость какая, – сказала Диана. Ничего более неуместного сказать под руку было нельзя.
– Я сама уберу, Мэри, – сказала Грета. – Я знаю, где лежит все, что нужно для уборки, а вы нет. Так что не беспокойтесь.
Мэри неохотно кивнула. В том, что связано с уборкой, Грета наверняка разбирается получше ее. И все-таки она с особенной остротой чувствовала свою бесполезность.
– А теперь, думаю, вам пора в постель, – сказала Ирен. – Не следовало мне и задерживать вас после всего, что вы пережили. Мэри, не могли бы вы помочь мне устроить Люсинду в моей спальне? Полагаю, это наилучшее место для нее. Грета, прости, мне бы хотелось тебя тоже отправить спать, но, думаю, тебе сейчас лучше заняться тем, о чем мы говорили по дороге. Попроси Германа пойти с тобой. А еще лучше – возьми Георга. У Германа сейчас и так забот хватает.
– Да, мадам, – сказала Грета. – Я разыщу его, только сначала ототру это пятно. Иначе Ханна запилит меня до смерти!
Она быстро допила кофе и вышла, сунув в карман последнюю булочку с ореховой пастой. Где же она будет искать Германа – или этого неизвестного Георга? Ирен, должно быть, имела в виду тот разговор, который Мэри проспала. В экипаже Ирен дала Грете какое-то поручение – хотелось бы знать, какое и не касается ли оно ее, Жюстины и Дианы.
Но сейчас было не время расспрашивать. Мэри отвела Люсинду в ванную комнату, чтобы девушка умылась и почистила зубы. Когда Люсинда закатала рукава, чтобы умыть лицо над раковиной, Мэри вновь увидела красные отметины – словно от укусов каких-то неотвязных насекомых. Она чувствовала, что надо бы что-то сказать, – но что же можно сказать человеку, только что потерявшему мать?
Диана: – «Соболезную вашей утрате». Даже я знаю!
Мэри: – Когда я потеряла мать, слова «соболезную вашей утрате» мне нисколько не помогали.
Думая о том, как хорошо было бы умыться самой (она ведь уже несколько дней не умывалась как следует), Мэри повела Люсинду в спальню Ирен.
Ирен была там – рылась в своем шкафу.
– Ночную сорочку я положила на кровать, – сказала она, когда они вошли. – А теперь ищу для Люсинды какую-нибудь одежду. Ей понадобится несколько платьев и, вероятно, костюм для Будапешта.
– Будапешта? – переспросила Люсинда с явным удивлением. Что же, выходит, Диана ей даже ничего не рассказала?
– Мы отвезем вас в Будапешт, – сказала Мэри. – Там Мина Мюррей. Она просила привезти вас к ней.
Сейчас, пожалуй, не время было рассказывать Люсинде, что они рассчитывают на ее помощь, чтобы заставить Société des Alchimistes прекратить эксперименты по биологической трансмутации!
– Вильгельмина! – воскликнула Люсинда. – Я была бы рада снова повидать Вильгельмину. Она была подругой моей матери…
Люсинда вновь закрыла лицо руками, и Мэри услышала тихий всхлип.
– Довольно, милая, – сказала Ирен. – Надевайте-ка вот это и устраивайтесь на моей кровати – она очень удобная, уверяю вас. Я зайду через несколько минут, узнать, как вы тут. Хорошо?
Люсинда взяла протянутую ей ночную сорочку и кивнула.
Ирен взяла Мэри под руку, бросила на нее взгляд, несомненно, означавший: «Я хочу поговорить, но не здесь», и увела ее из комнаты. Закрыв за собой дверь, она проговорила:
– Ох, Мэри, ну и ночь! У вас всегда такой невозмутимый вид, словно вы способны вынести все что угодно, но вы наверняка измучены. Про себя-то я знаю, что это так.
– Спасибо, – сказала Мэри с удивлением. Приятно было услышать, что у нее невозмутимый вид. Внутренне она чувствовала себя совсем иначе. – Я тоже. Я хочу сказать – я тоже измучена. И не только физически. Эти дни меня как-то… – Правду сказать, они вытянули из нее последние силы.
– Понимаю, – сказала Ирен. – И хочу вам тоже дать поспать, но сначала нужно показать вам кое-что. Идемте.
Мэри двинулась за ней по коридору. Проходя мимо их с Дианой комнаты, она услышала громкий звук, похожий на гудение пчел вокруг улья. Она заглянула в комнату. Диана лежала, разметавшись на кровати, полностью одетая. Она храпела.
«Слава богу, она цела, – подумала Мэри. – Это же надо было придумать такой идиотский план…» И, тем не менее, он сработал. Они спасли Люсинду Ван Хельсинг. Но что, если Диана права и Люсинда сумасшедшая? Тогда ее собственное сознание так и останется для нее тюрьмой, из которой нет выхода. Как для Ренфилда, который сидит сейчас в перфлитской лечебнице и ловит мух, или как для леди Холлингстон, которая радостно рассказывает, как убила своего мужа.
