– Ладно, Кэт. – Он вышел следом за ней в коридор. – Что бы ты ни хотела сказать – считай, что ты это уже сказала. У тебя все на лице написано – так старые девы морщат нос над прокисшим молоком! Обещаю, что буду осторожнее. Ну, а теперь – где Зора?
Зора, как оказалось, сидела в их с Кэтрин купе. Рядом с ней, на сиденье, которое на ночь превращалось в кровать (Кэтрин заняла откидную полку) сидел Саша с какой-то незнакомой пожилой женщиной. Она была похожа на чью-то добрую бабушку – в черном креповом платье и кружевной косынке на плечах. На голове у нее был старомодный черный чепец, и она взглянула на Кэтрин сквозь толстые стекла очков.
– Здравствуй, Кэт! – сказал Саша с сильным русским акцентом. По крайней мере, эта часть его истории была правдивой: он действительно был родом из России, только не из бескрайних степей этой огромной империи, а из петербургских трущоб. Ничего от собаки в нем не было – сейчас он был одет в обычный шерстяной костюм с норфолкской курткой, и единственное, что в нем бросилось бы в глаза стороннему наблюдателю, – это обильная растительность на лице. – Это фрау Крее. Мы с ней старинные друзья: она была нянюшкой в приюте в Моравии, где я рос. На станции в Вельсе вышел на платформу покурить, и вдруг смотрю – какая знакомая женщина газету покупает! Оказалось, это и правда она. Фрау Крее как раз рассказывала нам, что она села на поезд в Мюнхене и тоже едет в Вену, к своей внучке. У нее купе в нескольких вагонах от нас. Правда, удивительное совпадение?
– Да, конечно, – сказала Кэтрин. – Рада познакомиться.
Она пожала протянутую ей маленькую, скрюченную руку в черной вязаной перчатке. Присутствие Саши и его подруги ее не очень-то обрадовало, хотя эта подруга и производила впечатление очень милой старушки. Кэтрин надеялась застать Зору одну, чтобы откровенно высказать заклинательнице змей свои подозрения.
– Всегда рада познакомиться с друзьями моего дорогого Саши, – сказала фрау Крее с немецким акцентом, еще более сильным, чем Сашин русский, если только такое возможно. – Я прекрасно помню, как он пришел к нам – прелестный мальчик, только очень больной! Мы его выходили – черный хлеб и горный воздух сделали свое дело. А теперь он курит эти гадкие папиросы! Ох, Саша, Саша! – Она покачала головой, а затем повернулась к Кэтрин с Кларенсом и вгляделась в них сквозь очки. – А вы тоже из цирка?
Все представились друг другу, но Кэтрин не терпелось, чтобы Саша поскорее ушел вместе со своей подругой и можно было поговорить с Зорой наедине.
– Встретимся в вагоне-ресторане, – сказала она, когда Саша наконец поднялся, досказав историю о том, как его, совсем малышом, отправили в приют в Моравию одного. Его отец, такой же волосатый, как и он, тоже представлял в цирке, но грешил пьянством и потому еле-еле мог прокормить свою семью. Брата и сестер Саши тоже отдали в приюты, и он их с самого детства не видел. Фрау Крее много сделала для него – невозможно даже описать, как много. Он ей всем обязан…
– Я хочу поговорить с Зорой на минутку, – прервала Кэтрин его рассказ.
– Конечно, – сказал Саша. – Я займу вам всем места за обедом, хорошо?
– Что до меня, то мой обед со мной, в корзинке, которую я купила в Вельсе, – сказала фрау Крее. – Это так просто и удобно: девушки приносят корзинки прямо к поезду и продают пассажирам за несколько геллеров. У меня есть чудный пирог с гусем, сыр и виноград. Но я надеюсь еще как-нибудь повидать тебя, милый Саша. Мне столько всего нужно тебе рассказать – и еще кое-что отдать. Может быть, после обеда зайдешь ко мне в купе и мы еще поговорим, nein?
Она медленно встала, держась рукой за спину – очевидно, она страдала ревматизмом.
Саша кивнул и вышел из купе вслед за ней. Когда Мальчик-собака и его подруга удалились, Кэтрин повернулась к Зоре.
– Что? – с вызовом спросила Зора. – Ты на меня так странно смотришь с тех самых пор, как вошла. Давай, выкладывай!
Ах, так? Ну что ж, отлично!
– Это ты рылась в моем чемодане? – спросила Кэтрин. – У меня кое-что пропало, и я думаю, что это твоих рук дело.
– По-твоему, я рылась у тебя в чемодане и… что? Украла что-то? – Зора явно разозлилась. – А Кларенс здесь зачем – чтобы силой вытянуть из меня признание в воровстве?
– Брось, Зора, – сказал Кларенс. – Ты же знаешь, я на такое не способен. – Ему было очевидно неловко. – Я просто хотел, чтобы Кэт с тобой поговорила и все выяснилось.
Зора встала. Руки у нее были сжаты в кулаки. Казалось, она вот-вот ударит кого-нибудь.
– Я не знаю, на что ты способен, а на что не способен, Кларенс. Видишь ли, меня не в первый раз называют воровкой. Я росла в Хакни, ходила с матерью на рынок – и торговцы всегда следили за нами во все глаза, как бы мы чего-нибудь не стащили. Потому что мы индианки, а от этих черномазых же всего можно ожидать, правда? Сколько раз мне говорили, что мне здесь не место, что я не настоящая англичанка, хоть и родилась в Лондоне, как они все. Я-то думала, хоть в цирке будет по-другому. Думала, что ты, – она бросила на Кэтрин обвиняющий взгляд, – не такая. Но знаешь что? Можешь обыскать мои вещи. Давай. Что у тебя там пропало – деньги, драгоценности, – давай, ищи! – Она нагнулась, вытащила из-под сиденья свой плоский чемоданчик, швырнула на сиденье и яростно открыла – так, что платья и шарфы вывалились наружу. Она вытряхнула все содержимое прямо на подушки и разбросала вокруг. – Ну, давай, ты же этого хотела, да? Если найдешь, можешь засадить меня в тюрьму, как она тут, в Австрии, называется? А я пошла кормить змей – им тоже нужно обедать. Пусть они ядовитые, но они никогда не смешивали меня с грязью. Это только люди умеют.
Она захлопнула за собой дверь купе, и Кэтрин услышала ее яростные шаги в коридоре.
– Ушастик, – сказал Кларенс, – я тебя люблю, ты знаешь, но сейчас ты была не на высоте. У тебя нет никаких доказательств, что Зора совершила что-то недостойное. Ты могла хотя бы спросить, а не обвинять вот так сразу. Она полноправный член труппы, такой же, как и ты.
Кэтрин нахмурилась. На чьей он стороне, в конце концов?
– Слушай, – нетерпеливо сказала она. – Она единственная из нас новенькая, единственная, кого не было в цирке, когда мы выступали там с Жюстиной, пока не встали поперек дороги Обществу алхимиков. Беатриче рассказывала тебе про это общество – думаю, ей не стоило этого делать, но теперь ты знаешь. Как по-твоему, у тех людей, что создали меня и Беатриче – или одобряли подобные эксперименты, – есть хоть капля совести? Если она работает на это общество – тогда я не жалею, что оскорбила ее.
Кларенс смотрел на нее из-под сдвинутых бровей. Она никогда не видела у него на лице такого осуждающего выражения.
– У них-то совести нет, а вот у тебя должна быть.
Ну, на такое она даже отвечать не станет! Неужели он не понимает, насколько это серьезно? Иногда цель оправдывает средства.
Мэри: – Нет, не оправдывает. И ты была бестактной, знаешь ли. С тобой это бывает иногда.
