Натали слезла со слишком высокого стула. Она помахала тете Бриджит, а та улыбнулась.
– Мама, – прошептала Натали, – тетин живот.
Мама пересекла комнату, рука ее сжимала руку Натали с каждым шагом все крепче.
Натали прошептала еще тише:
– Он весь в красных крестиках, будто кто-то вдавил их в ее кожу до крови.
И вдруг Натали ощутила это. Руки в перчатках сжимаются вокруг ее горла. Она повернулась, увидев лицо тети Бриджит над собой, и хватка ее становилась все крепче, пока… Она пыталась вдохнуть…
Ее глаза открылись, и перед ними было голубое небо, листья и ветви. Натали несколько раз моргнула и выдохнула. Это все было воспоминанием, кроме самого конца. Тетя Бриджит никогда не душила ее. Никогда. Наверное, она в этот момент как раз уснула.
Рука Натали была на ее шее, сейчас спокойно лежала, но пальцы были напряженными, уставшими.
Какими угодно, только не расслабленными.
Глава 17
Натали взяла сумку и направилась к Триумфальной арке, где села в забитый людьми омнибус, шедший вдоль усаженной деревьями авеню Елисейских полей. Она вышла на площади Согласия, у садов Лувра, устав сидеть среди других пассажиров. Остаток пути до дома она решила пройти пешком, хоть идти и долго, но ей хотелось выпустить пар.
Сначала она даже не просто шла, а вышагивала, как неугомонная пантера в бродячем зверинце в ботаническом саду. Каждый раз, бывая в зоопарке, она приходила посмотреть на пантеру. В любую погоду, в любое время года или дня пантера мерила шагами клетку практически непрерывно, останавливаясь только в часы кормежки.
Но она не была пантерой и не была в заточении, так что ритм был неподходящий. Она перешла на обычный прогулочный шаг. Хотела утомиться, устать настолько, чтобы просто с ног валиться по возвращении домой. Это было бы облегчением после всего… этого. Не было другого слова для описания. Это. Все, что ей нужно, – это дойти до изнеможения.
Но она не могла, никак не уставала. По крайней мере, пока.
После этого полувоспоминания-полусна из головы не шли бумаги в комнате тети Бриджит. Она не вспоминала о них ни разу за десять лет; полностью забыла об их существовании. Но теперь, когда она вышла из парка, все ее мысли были заняты ими.
Впрочем, это было лучше, чем думать о Темном художнике, которым то ли являлся, то ли не являлся мистер Перчаткин; о том, что он делал сейчас и следил ли он за ней тогда, неделю назад, вчера, сейчас.
Это было и лучше, чем думать о Симоне, которая, как решила Натали, просто очень изменилась после переезда. Прежняя Симона ни за что так не прицепилась бы к идее «дара», который нужно сохранять любой ценой, даже если это означало потерю памяти. Несомненно, это Le Chat Noir и его влияние, в том числе Луи, сыграли роль в Симониных увлечениях сверхъестественным.
Она пошла путем, пролегающим вдоль Сены. Периферийным зрением она заметила что-то на поверхности воды. «Еще одно тело?» Она резко повернула голову.
Купальщица. Просто девушка, которая решила освежиться, плыла на спине. Девушка подняла голову и заговорила с другом, сидевшим на берегу, который тоже прыгнул в воду, подняв брызги.
Натали хмыкнула. «Прощайте, видения. Я не буду скучать по паранойе».
Душевное спокойствие было к ней недружелюбно последнее время, но она надеялась с ним примириться уже очень скоро и навсегда.
Вздохнув, она потянулась к сумке за своим флакончиком с землей из катакомб. Пальцы шарили внутри сумки, пока не наткнулись на стекло. Она схватила цилиндрик.
Он показался ей непривычным на ощупь: короче, толще, увесистее.
Она выдернула его из сумки, маленький сосуд с темно-красной жидкостью.
«Кровь».
Натали споткнулась и чуть не налетела на прохожего. Она шагнула к стене, прислоняясь к ней спиной, чтобы не упасть.
«Дыши».
Может, это и не кровь вовсе. Это просто поспешный вывод из-за того, что ей померещился труп в реке.
Она подняла сосуд к глазам, наклоняя его, чтобы оценить консистенцию. То, как жидкость медленно стекала по стенкам, некая ее густота – она была права. Она хотела ошибиться, потому что тогда это оказалось бы безобидным, или чьей-то шуткой, или ошибкой. И это значило бы, что она не стоит здесь, у Сены, с флаконом чьей-то крови в руках, в этой странной жизни, которая будто была не ее.
Затем она заметила что-то еще внутри сосуда: маленькое, непрозрачное.
Она отвинтила крышку и понюхала содержимое, морщась от узнаваемого металлического запаха. Внутри был кусочек бумаги, погруженный в кровь полностью, кроме маленького уголка.
Ветер прибил к ее ногам листву. Она взяла несколько листиков, уложив их на ладонь, и вытянула бумажку за чистый уголок. Кровь закапала на землю. Отвратительно. Она держала ее на вытянутой руке, подальше от себя, и положила поверх листьев.
На бумажке что-то было написано. Даже несмотря на кровь, чернила были хорошо видны. Всего одно слово.
«Вдохновение».
Она смяла листья в руке, сжимая кулак.
«Чья это кровь? Почему? Когда?» В омнибусе… Нет, она слишком опасалась карманников и в толпе всегда держала сумку близко.
В парке? Это могло произойти, пока она спала. Она попыталась представить мистера Перчаткина, подходящего к ней спящей, насвистывающего, со своей крысой в кармане. Картинка не складывалась, она даже толком не знала, почему.
Или…
Нет.
Мысль была почти невыносимой, и ей захотелось превратиться в воду и просочиться сквозь сухую землю. Как кровь, которая в ее видениях втекала обратно в раны.
Возможно, она встретилась с Темным художником и не помнит этого.
Может, он даже подходил к ней, угрожал ей, что-то ей сделал. А она не может вспомнить. Может, ее дневной сон не был сном – сновидение, начавшееся как воспоминание, было новым видом провала в памяти, вызванным… Чем? Видом восковых фигур в сцене морга, ссорой с Симоной, чем-то еще? Что-то могло случиться. А может, и нет.
Она не была уверена.
– Это кровь?
Натали подняла взгляд, увидев молодую женщину в черном одеянии, белом головном уборе с оборками и черным покровом. Она узнала одежду: такую носили сестры Доброй помощи, ухаживающие за больными.
– Это… да.
Монахиня посмотрела на бутылочку, которую Натали держала в одной руке, а потом на кулак, в который она сжала другую. Острый взгляд ее зеленых глаз перешел на лицо Натали.
– Это не моя. – Она помотала головой. – Я не знаю, чья. Кто-то… подложил мне это в сумку, наверное. – «Хотя это и пугает, но это лучше, чем если бы я встретила убийцу и забыла об этом». – Я только что ее нашла.
Правда была абсурдной. Она знала, как странно она выглядела и как неправдоподобно звучали ее слова. И все же не могла соврать монахине.
