– Может, тебе стоит жалеть: потому что папа передал это мне.
– Что?
– У меня видения, мама. – Натали выплюнула эти слова, как кислое молоко. – В морге. Каждый раз, когда демонстрируют жертву Темного художника, я прикасаюсь к витрине и вижу сцену убийства.
– Врешь. – Мама сделала шаг назад.
– Я вру? Нет. Я вижу раны, которые он наносит их лицам, мама. Вижу, как лезвие вонзается в их плоть, как девушки кричат, пока не умрут, как из них вытекает кровь. Я вижу это все, как будто сама их убиваю, своими руками.
ШЛЕП.
Мама, стремительная как оса, которая в жизни не била ее по лицу, никогда.
Натали отвернулась, рукой закрыв место удара. Горячие слезы полились сквозь пальцы, и она не успела их остановить.
Она убрала руку, слезы перестали литься, и она повернулась лицом к матери.
Ярости, которую она ожидала увидеть, не было. Вместо этого на лице мамы был страх, даже ужас.
Мама отступила назад, спиной к плите.
– Почему ты отходишь?
Мама вздернула подбородок.
– Ты сама на себя непохожа.
– Ты тоже!
Мама схватилась руками за свой фартук.
– С тобой что-то не так. Или ты выдумываешь, или обладаешь магическими способностями, на которые не имеешь права. Вы с Симоной вечно во что-то ввязываетесь. Ее мама упоминала карты Таро, ты… вы что-то задумали? Оккультное?
Натали сузила глаза до щелочек.
– Я не буду опускаться до ответа на такой абсурд.
– Я спрашиваю, потому что это невозможно, – сказала мама скорее себе, чем ей. – Никто никогда еще… Если только ты не сошла с ума.
– И это твой ответ? Дать мне пощечину и стоять у кастрюли с клубникой? – Натали всплеснула руками. – Ты не можешь от этого убежать, мама! Я НЕ сумасшедшая. У меня ЕСТЬ способности. Бояться меня – это самое жестокое, что ты могла сделать в ответ. Merci за понимание. А потом ты удивляешься, что я не все тебе рассказываю.
– Может, это и к лучшему для нас обеих.
Натали повернулась на каблуках и пошла ко входной двери.
– А, да, – сказала она, держа ладонь на дверной ручке, – ты будешь рада узнать, что я никогда больше не собираюсь прикасаться к стеклу в морге. Может, это ослабит твой страх.
– Что ты хочешь этим сказать: никогда больше? Почему?
Натали выбежала из квартиры без ответа. Она прошла по коридору до двери на крышу и пошарила рукой в поисках ключа на притолоке.
«Где он? Кто-то его забрал?»
Она посмотрела обратно в сторону квартиры, ужасаясь мысли, что нужно вернуться туда. Затем заметила ключ на полу, в самом углу, открыла дверь, заперла ее за собой и поднялась по лесенке. Она растянулась на плоской крыше и лежала там, размышляя, плача, и в один момент даже подумала о том, чтобы сброситься вниз. Это не было всерьез – стоило мысленно пробежаться по этому сценарию, как ее воображение затормозило еще на стадии приближения к краю.
Цвет неба сменился с синего на желтовато-голубой у горизонта, а затем на ярко-оранжевый. Темнота стала сгущаться по капле, и вот Натали уже увидела звезды. Наконец она задремала, а потом резко проснулась.
Гром.
Она спустилась вниз, к теплу своей кровати, со Стэнли, лежащим под боком. Началась гроза, громче и сильнее всех за это лето, по крайней мере, казалось именно так.
Глава 27
Проснувшись следующим утром, она нашла записку от мамы на кухонном столе.
«На мессе. Вернусь до полудня».
Натали смяла бумажку и бросила на пол. Месса? Они только ходили в церковь по праздникам или на похороны. По другим поводам мама на мессу не ходила.
Впрочем, и по лицу мама никогда ее раньше не била.
Наскоро позавтракав, Натали вернулась в постель и стала писать в дневник.
Ждать.
Раздумывать.
Вскоре она услышала поворот ключа в скважине входной двери.
Сердце застучало. Она слышала, как мама открыла дверь и покашляла. Следующим звуком был шорох бумаги: наверное, мама подняла свою записку. Каждый обыденный звук был теперь наполнен напряжением, в любом из них присутствовал призрак неприятного развития событий, который пугал ее, а потом прятался в тенях.
Будто она может навсегда избежать разговора с мамой.
В следующий момент она услышала, как мамины шаги приближаются. Сердце Натали забилось еще быстрее, и она перевесилась через край кровати, задвинув под нее дневник.
Мама снова кашлянула, на этот раз на пороге спальни. Она сняла шляпу с белыми цветами.
– Можно войти?
Натали пожала плечами.
– Я сегодня ходила на мессу.
– Я прочитала записку.
– Я молилась за тебя, – сказала мама голосом ни резким, ни мягким.
– На случай, если я какой-то монстр? Может, из меня нужно изгнать дьявола? – Натали изобразила крестное знамение в воздухе, а потом ее руки бессильно упали обратно на постель.
Мама вошла в комнату и села на уголок кровати.
– Я и за себя молилась тоже.
– Чтобы понять, как обращаться со своим ребенком-демоном, или сумасшедшей дочерью, или чудовищем после научного эксперимента? Должно быть что-то из этого.
– Перестань. Ты у себя в комнате, а не на сцене, – тон голоса впервые показался напряженным с момента, как она сегодня заговорила. Она вздохнула устало и обеспокоенно. – Пожалуйста, расскажи мне, что происходило. Все. Я выслушаю и не рассержусь.
Натали выпрямилась.
– Non.
– Ma bichette, – мама приблизилась, положила руку Натали на голову, – прошу тебя.
Стэнли спрыгнул с кровати.
– Хочешь нам дать поговорить наедине? – Натали смотрела, как он выходит из комнаты. Она помедлила, глядя на пустой дверной проем, прежде чем повернуться обратно к маме.
– Это началось чуть больше трех недель назад.
Натали описала видения и провалы в памяти. Она не стала упоминать гипноз или ссору с Симоной, а также все связанное с угрозами Темного художника. Делиться с мамой секретами и так было сложно; она не хотела добавлять еще и это. А что касается ее решения не вызывать больше видения, Натали объяснила это тем, что не хочет больше с ними мучиться. Мама поняла.
Когда Натали закончила, мама встала.
– Если бы я не была уверена, что это не так, то сочла бы тебя одной из пациенток Энара.
– О чем я тебе и толкую.
– Я ничего не понимаю. Такого ни с кем еще не случалось, по крайней мере, я не слышала, но, может, это вызвано чем-то другим. – Мама провела несколько раз руками по шрамам, прежде чем продолжила: – Мне тоже делали переливание, Натали.
